Анна Малышева - Саломея

– Слушаю?

– Добрый вечер, – услышала она голос следователя. – Как поживаете?

– Я только что с поминок, съездила, как вы велели, – обреченно ответила Елена.

– Ничего я вам не велел! – поправил ее Журбин. – Что за фантазии? Ну и как держался ваш приятель?

– Михаил? Знаете, если он в чем-то замешан, то ведет себя поразительно беспечно. Ну а если невиновен, то его спокойствие вполне естественно.

– А что наша подопечная?

– Устроила сцену тетке из-за платья, плакала у себя в комнате… С отцом не общалась, насколько я могу понять. Потом, видимо, ваш сотрудник ее увез, я этот момент пропустила. Неужели опять в камеру? Это жестоко, неужели нельзя выпустить ее хотя бы до суда, если уж вы совсем не можете снять с нее подозрений?

– До тех пор, пока мне кто-нибудь внятно не объяснит, каким образом у нее оказалась голова, я ничего не могу, – вздохнул Журбин. – Да и вопрос – почему она не пересеклась с профессором той ночью у себя на квартире – по-прежнему висит в воздухе. Но могу вас порадовать – я добился, чтобы ее еще подержали в больнице, там обстановка более щадящая.

– Это замечательно, – протянула Елена. – Хотя было бы еще лучше, если бы вы нашли виновного в убийстве.

– В убийстве… В убийстве, да… – Казалось, следователь задумался вслух. – Конечно, это и для меня было бы лучше всего. Самое странное дело за всю мою практику, а этим многое сказано!

– Из-за отрезанной головы? – осведомилась Елена.

– Да, из-за нее. – Журбин будто очнулся и заговорил громче: – Значит, Шапошников держался невозмутимо, как ни в чем не бывало? Надеюсь, вы ему ни на что не намекнули?

– Представьте, удержалась, – иронично ответила женщина. – Да и вообще, мы разговаривали не больше двух-трех минут. Зато у меня появилась очень интересная информация о событиях той ночи, когда погиб профессор.

Она сделала интригующую паузу, рассчитывая, что следователь оживится и примется расспрашивать, но Журбин отреагировал до обидного вяло. Ей показалось, что он даже как будто с неохотой спросил:

– Чем же эта информация интересна?

– Помните, Кира говорила, что слышала шум, находясь в своей квартире, перед самым уходом? То есть примерно в то время, когда погиб профессор?

– Ну, так что же?

– Я тогда сказала вам, что у милиционера со второго этажа была бурная вечеринка, и это могли шуметь его гости. Так вот, гости разошлись до трех часов пополуночи. Это мне сказала ночная вахтерша, она очень хорошо все помнит.

– Милиционер… Это Александр Папцов, он еще у меня не был, – пробормотал Журбин. До Елены донесся приглушенный шелест бумаг, следователь явно разбирал завалы на своем столе. – Значит, гости разошлись среди ночи… А вы молодец, провели самостоятельное расследование.

– И еще! – Тронутая похвалой, Елена заговорила с еще большим воодушевлением: – В то утро, когда произошло убийство, дневная вахтерша явилась на пост с опозданием. Спустилась она откуда-то сверху, и ее сменщица уверена, что та подслушивала под дверьми. Это за ней водилось, оказывается…

– Стойте, не частите! – попросил Журбин несчастным голосом. – Дневная вахтерша – это та сухонькая старушка в беретке, которая труп нашла?

– Она самая.

– А, вот кто это… Ну да, любопытная особа, только вот рассказать она нам сумела мало. Говорите, подслушивала? А в какие часы конкретно?

– Пришла на пост в семь тридцать утра, с опозданием в полчаса. А сколько времени провела за подслушиванием – определить невозможно, может, всю ночь. Во всяком случае, Юлия клянется, что ночью Анастасия Петровна мимо нее не проходила. Значит, так и была наверху!

– Вот, нашел – Анастасия Петровна Кирюхина… Проживает… Тот же дом, глядите-ка, а подъезд?

– Подъезд другой, – раздраженно бросила Елена. – Поймите же, она не дома ночевала, а в чужом подъезде или в чужой квартире. Конечно, не наше дело, но если речь идет об убийстве, все становится важным!

– Вот именно, если речь идет об убийстве… – пробормотал следователь и тяжело вздохнул: – Что ж, спасибо за информацию, она действительно ценная. Только вот беда – информации у меня все больше, а смысла во всем этом я вижу все меньше. Нет ничего хуже, чем такие дела. Кажется, все само идет в руки, а в последний момент раз! – и ускользает, уплывает на глубину… Вы когда-нибудь пробовали голыми руками удержать живую рыбу?

– Много раз, когда готовила.

– Приятное ощущение?

– Мерзкое! – содрогнулась Елена. – Особенно когда начинаешь отрезать ей голову…

Она запнулась, сообразив, что эта метафора не к месту.

– Значит, вы меня понимаете, – удрученно проговорил ничего не заметивший Журбин. – Ну, надеюсь, теперь-то я схвачу это дело за жабры. У меня есть Шапошников, и уж он-то за все ответит.

– Вы по-прежнему не боитесь, что я его предупрежу об аресте? – спросила Елена, озадаченная такой откровенностью.

– А он уже арестован! – легко ответил Журбин. – Взяли сразу после поминок, во дворе, рядом с его машиной.

– Вот как! Значит… уже? – бессвязно произнесла она.

– А чего ждать? Чтобы он догадался, что пахнет жареным, и удрал?

– Вы предъявили ему обвинение в краже или…

– Не спешите, Елена Дмитриевна, до обвинений еще дойдет! – Тон следователя сделался шутливым, словно он внезапно вспомнил нечто приятное. – И если я прав в своих догадках, это действительно будет самое интересное мое дело…

Журбин положил трубку неожиданно, не попрощавшись, будто его внезапно отвлекли. Елена вновь присела к столу, за которым делала маникюр, взяла флакончик с лаком и тут же поставила его на место. У нее было ощущение, будто она, сама того не желая, сделала подлость, и женщина в сотый раз за день спросила се– бя, не должна ли была предупредить Михаила об опасности. «Но почему он сам не сбежал, если виноват? Почему?!»

Она приказала себе успокоиться. «Завтра собеседование, а я проваляюсь всю ночь без сна, на рассвете приснится кошмар с Мишей на автостраде, и я приду в отдел кадров с таким помятым лицом, будто явилась прямиком из клиники для нервнобольных. Если он виновен, пусть ответит. Если невиновен – сумеет оправдаться!»

Елена снова принялась покрывать ногти лаком, стараясь не думать о том, как часто люди «отвечают» за чужую вину и как трудно оправдаться, если судьба поворачивается к тебе спиной.

Хотя собеседование назначили на половину одиннадцатого, Елена была на месте уже в десять и ерзала на жестком стуле перед дверью отдела кадров. Коридорчик был такой узенький, что любой человек, проходя по нему, задевал сидящую на стуле женщину, а она лишь поджимала под сиденье ноги и инстинктивно откидывала назад голову, пытаясь уклониться от столкновения. Наконец ее вызвали.