Анна Малышева - Суфлер

На третьем этаже она не удержалась, остановилась на миг возле двери скульптора. Оттуда слышалась музыка. «Фея» явно прибыла вовремя, романтический вечер обещал быть удачным. «Если только Марья Семеновна не сообразит, что ее и на сей раз отослали с ложным поручением. Странно, что ей это так редко приходит в голову! Мы все на удивление долго не замечаем обмана, когда речь идет о наших близких…»

Дойдя до второго этажа, она постучалась в дверь бывшей мастерской Рустама. Стучать пришлось несколько раз, под конец она забарабанила кулаком. Дверь распахнулась неожиданно для нее, Александра не слышала приближающихся шагов.

Маргарита стояла на пороге, стягивая на груди края расстегнутой вязаной кофты. Из-под них виднелось белье. Волосы у нее были мокрые, с потемневших рыжих прядей капала вода, и женщина машинально ежилась, когда щекочущие капли стекали по шее.

– Неужели моешься? – растерянно спросила Александра. Она давно отвергла идею омовений на своем убогом чердаке, за недостатком воды, а также из-за жестоких сквозняков. В зимнее время это было то же самое, что мыться на улице. За всеми гигиеническими нуждами приходилось обращаться к жившим неподалеку друзьям, в которых, к счастью, недостатка не имелось.

– Согрела воды в чайнике, вымыла голову, – Маргарита снова провела ладонью по слипшимся волосам. – Я простужусь тут на пороге. Что ты хочешь?

Художница отметила, что та говорила уже как полноправная хозяйка предоставленной ей квартиры, как будто к ней заявилась с пустыми разговорами надоедливая соседка. Она не обиделась, но внутренне сжалась. Слова, заготовленные было, примирительные и дружеские, остались не произнесенными. Александра сухо сказала:

– Мне срочно нужно уехать, а наверху остались две ценные картины. Ты не могла бы за ними присмотреть?

– За картинами? – рассмеялась Рита, округлив глаза. Впрочем, удивление было разыграно скверно, Александра видела, что бывшая подруга чувствует неловкость. – Это же не малые дети!

– Баловаться они, конечно, не будут, но их могут украсть, – так же отрывисто, бесстрастно произнесла Александра. – И я никогда за них не расплачусь.

– Да я не отказываюсь! – Посерьезнев, Маргарита отступила на шаг в глубь прихожей. – Сейчас намотаю на голову полотенце и поднимусь.

– Я на пару часов. – Александра протянула ей ключ от мастерской. – Иди туда и запрись. Там много книг… Не знаю, что еще предложить. Плохая из меня хозяйка!

Она хотела сказать о визите адвоката, но отчего-то промолчала. Снова промолчала о важном деле, второй раз за день, в совсем несвойственной ей манере. История, правил которой Александра еще не понимала, уже управляла ее поведением, меняла его неузнаваемо. Она как будто наблюдала за собой со стороны, удивляясь, огорчаясь и негодуя, но сделать ничего не могла.

И тут Маргарита снова удивила ее. Взяв ключ, женщина помедлила секунду, и вдруг, ни слова не говоря, бросилась на шею подруге. Александра ощутила ее дрожь – так дрожит человек, готовый разрыдаться. Но Маргарита сдержалась. Отстранившись, отведя в сторону взгляд, она севшим голосом проговорила:

– Ну договорились, я сейчас же поднимусь.

Александра торопилась и потому не стала спрашивать, чем вызван этот неожиданный сердечный порыв, внезапно вернувший их во времена студенчества, когда не было подруг ближе. Ей показалось, что Маргарита силится выдавить еще что-то, но она не стала дожидаться продолжения. Махнув на прощание, Александра побежала вниз по лестнице.

Оказавшись на улице, она торопливо пошла к метро, иногда переходя на бег. Отчего-то женщина очень спешила, хотя никто ее не подгонял и не ждал. Ей смутно помнилось, что приемные часы в больницах обычно бывают с четырех до шести пополудни. Уже была четверть пятого, а ведь еще надо было добраться до станции метро «Аэропорт», рядом с которой располагалась больница, в которую отвезли Эрделя, – хлопотами жены, обзвонившей в панике всех влиятельных по врачебной части знакомых.

«Даже если успею приехать в часы посещений, врачей конечно уже не будет, разве что дежурные? – Александра, с трудом переводя дух, бегом спустилась в переход метро, едва не упав на скользкой гранитной лестнице. – Какого лешего я ждала до последнего, почему все происходит так поздно, так неправильно, ведь меня наверняка никто сегодня и слушать не будет!»

И все же она не вернулась. Уже в электричке, втиснувшись в набитый вагон, женщина вспомнила, что со вчерашнего вечера не видела свою кошку. Цирцея, взятая с улицы, прижилась у нее всего год назад, но время от времени отправлялась бродяжничать, по старой привычке, томимая жаждой воли и острых ощущений, которую испытывает порой даже совершенно домашнее животное. Тощая черная кошка с пронзительно яркими зелеными глазами была единственным существом, делившим с Александрой одиночество и лишения на чердаке, продуваемом всеми ветрами. Когда кошка исчезала надолго, Александра переживала, как переживала бы за ребенка.

Именно долгим отсутствием Цирцеи она и пыталась объяснить волну тревоги, внезапно поднявшуюся у нее в груди, когда электричка тронулась и, набирая скорость, помчалась в глубину тоннеля. Это было просто, понятно и знакомо. Это не требовало объяснений. И это было совсем не то, что мучило ее и волновало, но сейчас женщина предпочитала думать иначе.

– Нет, к нему не пускают, – повторила медсестра, к которой Александре удалось обратиться со второй попытки. Полная женщина с приятным лицом говорила резко и даже агрессивно. Голос и тон на удивление не вязались с ее внешностью. – Сколько можно об одном и том же?! Нельзя!

– А как увидеться с врачом, который его наблюдает? – не сдавалась Александра.

Женщина посмотрела на нее так, словно услышала нечто оскорбительное:

– С каким еще врачом? Что вы придумываете? Нельзя. И вообще, посторонним…

– Но я родственница. Я… его дочь! – выпалила Александра и сама удивилась, как легко ложь соскользнула с ее языка. Она уже готовилась получить новую порцию категоричных отказов и уйти, однако медсестра неожиданно заинтересовалась:

– Дочь? А тут жена его была утром… Вы что же, ровесницы?

– Я от первого брака, – вдохновенно солгала Александра, почуяв, что напала на верный путь. – Я… Мы с его женой не общаемся.

– Вот что! – удовлетворенно произнесла медсестра. Она даже заулыбалась. – Значит, поэтому она велела никого к мужу не пускать!

– Жена велела? Не он сам? – переспросила Александра.

– Да что он может велеть, он лежит круглые сутки под капельницами, все равно что прикованный. Хоть и в сознании, а…

Не договорив, женщина красноречиво махнула рукой. У Александры дрогнуло сердце, и она осторожно спросила: