Анна Малышева - Суфлер

– Так можно мне с ним повидаться? Хотя бы на минуту?

– Ох, не знаю… – протянула медсестра. – Не было бы потом скандала…

Художница заподозрила, что та приняла некую мзду от супруги Эрделя, и возможно, теперь ожидала того же самого от нее. Взяток она раздавать не умела, и каждый раз, сталкиваясь с этим явлением, становилась в тупик. Как предложить, сколько? Денег, которых она в принципе, беречь не умела, было не жалко, но Александру преследовало ужасное ощущение, что она оскорбляет человека, протягивая ему подачку.

– Если вы с ней делите наследство, я не желаю получить по шее, ни за что! – продолжала медсестра, косясь по сторонам. – Хотя посещения разрешены, она просила ни в коем случае никого не пускать!

Александра молча расстегнула сумку, стала доставать кошелек. Увидев это, медсестра изменилась в лице, сделала отрицательный жест и пошла прочь по коридору. Художнице стало жарко от стыда, лицо словно кольнули сотни мелких иголок. «Как всегда, опозорилась! Не умею я этого!» Но тут же она увидела, что медсестра, остановившись на повороте коридора, выразительно манит ее за собой. Подскочив к ней, Александра, проявив несвойственную себе догадливость и ловкость, все же сунула в приготовленную ладонь тысячную купюру. Она понятия не имела, сколько может стоить такая нелегальная услуга, и просто дала то, что подвернулось. По всей видимости, она угадала. Медсестра, сдобно улыбнувшись, мелодичным голоском сообщила:

– Следующая палата. Отдельная, платная, так что можете оставаться сколько хотите. Женушка сказала, что сегодня больше не приедет. А если вдруг что, так я на посту до утра, предупрежу.

Она явно стремилась отработать полученные деньги.

Александра, сконфузившись, кивнула.

Палата, занимаемая Эрделем, была похожа на узкий пенал. Вся немногочисленная мебель стояла вдоль одной стены, вдоль другой можно было лишь провезти каталку. Треть палаты занимала кровать.

Когда Александра вошла, Эрдель лежал с закрытыми глазами. Женщине показалось, что он спит, таким неподвижным было его посеревшее, невыразительное лицо. Она остановилась в замешательстве. «Зачем я пришла? Если он правда был против, он мне не простит этого… Это просто невежливо!»

В следующий миг Эрдель открыл глаза и сонно посмотрел на женщину. Опустил веки и тут же снова широко распахнул глаза. Приподнял голову с подушки. Александра подскочила к нему:

– Евгений Игоревич, простите ради бога, что я без разрешения! Но я не могла не прийти!

– Саша… – Он смотрел на нее с выражением, которое ее озадачило. Во взгляде мужчины читалось беспокойство и вместе с тем вялая покорность. Ничего подобного взгляд Эрделя, человека сугубо прагматичного, прежде не выражал.

– Вы все-таки пришли. – Эрдель говорил шепотом, превозмогая слабость и, как показалось Александре, дурноту.

Она решилась придвинуть единственный стул и присесть рядом с кроватью. Склонившись, женщина взяла больного за руку. Прежде она не осмелилась бы на подобный жест, их отношения с Эрделем были при всей теплоте безличными. Но сейчас она чувствовала к нему острую жалость. Рука мужчины оказалась сухой и горячей.

– У вас температура, – сказала она, только чтобы не молчать, глядя в эти вопрошавшие ее глаза.

– Зачем вы пришли? – спросил он. – Я же велел вам уезжать из города.

– Записку все-таки оставили вы? Ваша жена не видела…

– Она вообще немногое видела! – с неожиданной резкостью ответил он и осекся, превозмогая новый приступ. Казалось, его мутило от любого, самого ничтожного напряжения сил. Переждав дурноту, Эрдель продолжал: – Почему вы меня не послушались?

– А чем мне это грозит? – Женщина не выпускала его руки.

Она чувствовала частое биение пульса, такого тревожного и близкого под тонкой кожей. Глядя Эрделю в лицо, она вдруг спросила себя, а выкарабкается ли он? Эрдель изменился сильнее, чем женщина решалась себе признаться. Его лицо словно уменьшилось, присохло изнутри к костям черепа. Взгляд, горящий, напряженный, немо спрашивал ее о чем-то.

– Вы не знаете, что здесь творится, – прошептал мужчина. Он полуприкрыл веки и смотрел на нее загадочно, непроницаемо, вдруг успокоившись, будто смирившись. – Ничего не знаете. Я написал – уезжайте… Надо было уехать на время.

– Но я не могла. Ко мне как раз приехала подруга. И праздники скоро, я обещала родителям… Работа…

Эрдель растянул сухие сизые губы в улыбке:

– Причины найдутся всегда. У меня их тоже оказалось много… И вот я тут.

– Вы заразились от Тихоновой?

Александра не знала, как у нее вырвалось это имя. Она спросила почти машинально, так одуряюще действовала на нее безнадежная обстановка этой маленькой, похожей на гроб, палаты. Эрдель широко раскрыл глаза и рванулся, делая попытку сесть. Покачнулся стоявший в изголовье штатив, нагруженный несколькими бутылями. Александра придержала пластиковую стойку:

– Осторожно, лежите. Я ничего такого не сказала. Это логично было предположить. Тихонова заболела как раз тогда, когда вы стали говорить со мной о неотвратимости судьбы… Вы навещали ее, а потом заболели сами.

– Откуда…

– Ваша жена рассказала о ней.

– Вечно…

Эрдель не договорил. Стиснув побелевшие губы, он смотрел прямо перед собой. В этот миг он был прежним – упрямым, несгибаемым, и, глядя на него, Александра понадеялась, что сама болезнь, чем бы она ни была, отступит перед этим человеком.

– Нет, я не заразился от нее, – мрачно сказал Эрдель, очнувшись от своих мыслей. – И вас я тоже не заражу. Теперь я понимаю, что ТАК это не передается. Но вы должны были послушаться меня и уехать.

– Если это не эпидемия, тогда почему…

– Саша, это другое… – Эрдель отвернулся к стене, окрашенной сиреневой масляной краской. Дышал он тяжело, неровно, каждый вдох давался ему с трудом. – Вас могут втянуть в историю… Лена жива еще?

Александра выпустила его руку, привстав, и тут же снова опустилась на стул.

– Тихонова? – Не дождавшись ответа, она сказала, пытаясь вложить в свой голос всю убедительность, которая была ей доступна: – Жива, и хорошо себя чувствует.

– Значит, у меня тоже есть надежда, – ответил Эрдель после паузы.

Дверь палаты отворилась. Вошла медсестра, принявшая у Александры подачку. Сделав ей условный знак, которого женщина, впрочем, не поняла, она подошла к постели больного и воткнула иглу в другую бутыль. Мило улыбнувшись, удалилась, подмигнув на прощание, будто намекая на некий факт, известный лишь им двоим.

– А Воронов? – после паузы спросил Эрдель.

– Во… – поперхнулась Александра и тут же добавила: – Не знаю.

– Разве вчера вы не были на выставке, где он умер?

Вопрос застал женщину врасплох. С минуту она сидела, опустив голову, без всякой надобности разглядывая свои руки. Потом подняла глаза и встретила взгляд Эрделя, вновь повернувшего к ней голову.