Инна Бачинская - Лучшие уходят первыми

Минуту-другую я растерянно топталась посреди тротуара. «Ну и черт с ним! – решила я в конце концов. – Узнал, не узнал… В случае чего, отопрусь. Ах, оставьте ваших глупостей, скажу. В музее? Конечно, не я!»

Хватит терзаться. Мне бы твои проблемы, Александра!

А картины ничего… Особенно те две, почти черные, с фазанами, цветами и стаканом вина. Мертвая натура в традициях старой фламандской школы, всякие ежевичные пироги, кувшины и кубки. Люди в те времена жили размеренно, не торопясь, а художники выписывали каждое перышко мертвого фазана, отражение оконного переплета в глазу убитого зайца или пупырышек на кожуре лимона. В свое время я посещала художественный кружок в школе, и наш преподаватель «торчал» на фламандцах, чем заразил всех нас…

Надо будет вернуться в музей и рассмотреть картины получше. Познакомиться с девушкой, которая помогала мне собирать вещи, – где-то я ее уже видела раньше… Расспросить про коллекцию Рунге. А заодно выяснить, не заглядывала ли к ним в последнее время моя подруга Людмила Герасимова.

«Это же Марина! – осенило меня вдруг. – Женщина из Людмилиной передачи! Ну да, точно она!»

В начале девятого вечера Виталий Вербицкий оставил пределы своего узилища, душевно распрощавшись с новыми товарищами. На улице он был восторженно встречен верными друзьями все в тех же сценических костюмах. Компания, побросав транспаранты на тротуар, сразу же отправилась в знакомый погребок, довольно дрянной, где актеров поили по дружбе, за так – всего-навсего десяток билетов на очередную премьеру. Это доказывало: не вымерли еще настоящие ценители искусства. Виталий несколько раз порывался встать и уйти, но актеры держали и не пущали. Около десяти отяжелевшему Вербицкому удалось наконец вырваться из цепких рук соратников, и он отправился домой.

В подъезде, как всегда, не горел свет – соседи никак не могли договориться об оплате за электричество. Дверь в квартиру режиссера можно было открыть перочинным ножом, что он и проделал, так как ключ, видимо, где-то выпал.

Виталий переступил родной порог с чувством, похожим на ностальгию. Снял трубку телефона, висящего в прихожей.

– Это я, – сказал он, когда ему ответили. – Да, уже дома. Только что. Придешь? Поговорить надо. Жду.

Он бросил на кухонный стол несколько квитанций, которые достал из почтового ящика. Заглянул в холодильник. Потом в буфет. Достал початую бутылку водки, налил в мутный стакан. Выпил, не почувствовав вкуса.

Глубоко задумавшись, он стоял с пустым стаканом в руке посреди кухни. Потом провел рукой по заросшей щеке. Подумал, что надо бы побриться, да только рукой махнул. Отправился в комнату. Вернулся на кухню. Заглянул в спальню. Бесцельно послонявшись по квартире, достал из шкафа свежее полотенце.

Вода в кране, к счастью, была. Правда, едва теплая. Виталий, поеживаясь, влез в ванну. Стоя под струями воды, думал, что пережитый опыт пойдет ему на пользу. В камере он познакомился с интересными людьми. Теперь он знает, как это бывает. Литература литературой, а собственный опыт бесценен. Он напишет историю режиссера, попавшего в тюрьму к ворам в законе и убийцам. Они начинают издеваться над ним. Главный пахан, патологическая сволочь, отдает приказ избить его, отнять пайку, подложить гвоздей в подушку и так далее. Вся камера помирает со смеху.

Он опишет чувства умного и тонкого человека, которого запирают в одну клетку со всяким зверьем. В итоге интеллект побеждает – он их укрощает…

Мысли режиссера переключились на убийство Людмилы Герасимовой.

«Абсолютно идиотское совпадение… или … недоразумение, – думал он. – Ничего не понимаю. Прямо в масть. Как всякое недоразумение, имеет объяснение… должно иметь… А вообще, если подумать – чего только не случается в жизни!»

Когда-нибудь он напишет пьесу… Другую пьесу. Вроде шекспировской «Комедии ошибок», со всякими дурацкими совпадениями. Вспомнив Шекспира, Вербицкий повеселел.

«Зачем новую? – пришло ему в голову. – Можно переосмыслить Шекспира. Все равно старина Билл безбожно устарел!»

Мысли режиссера плавно потекли в другом направлении. Завтра он отправится с ребятами в Дымари. Они захватят из города жратвы, бухла и весь день будут валяться на берегу славной Донки, а он расскажет им о пережитом.

«Жизнь все-таки хороша, черт побери!» – подумал Вербицкий, который по природе своей был оптимистом, хотя и с приветом.

…Он не услышал, как приоткрылась незапертая дверь – лишь легким сквознячком потянуло. Не услышал шагов. Человек вошел в ванную и бесшумно прикрыл за собой дверь. Подошел ближе, потянул за полупрозрачную зеленую клеенку…

Виталий почувствовал легкий толчок под левую лопатку и укол, будто укусила пчела. Он не то вздохнул, не то всхлипнул и вскрикнул от боли в груди. Дышать стало больно. Ослепительные, бешено вращающиеся огненные круги появились у него перед глазами. Пальцы скользнули по мокрому кафелю стены, и он стал медленно оседать. Перед тем как потерять сознание, он еще успел удивиться красным пузырям, вскипающим под струями воды на дне ванны… и подумать, что сочетание красного цвета… крови?.. и белого кафеля… эффектно … и удивительно красиво… что нужно это запомнить… на всякий случай… на всякий случай…

Лестничный сквозняк приоткрыл незапертую дверь квартиры режиссера и с оглушительным стуком захлопнул. От удара дверь распахнулась снова, и снова сквозняк сердито захлопнул ее. Минут через десять непрерывного хлопанья на площадку выскочила осатаневшая соседка и, выкрикивая всякие слова, вроде: «Погибели на вас нет, ироды проклятые… проклятые убийцы… тюрьма плачет!» – ворвалась в квартиру режиссера. Фурия промчалась через коридор, услышала звук льющейся воды и бросилась в ванную. Режиссер лежал в громадной чугунной ванне прошлого века, подмяв под себя клеенку. Ванна была наполнена красной водой, которая уже лилась через край. Соседка от неожиданности издала вопль, но быстро пришла в себя. Всю свою жизнь до пенсии она трудилась операционной медсестрой в городской больнице и не боялась ни бога ни черта.

Первым делом она за волосы вытащила голову режиссера из воды. Потом закрутила душ и выдернула резиновую пробку из слива, удивившись мельком, почему душ работает, а слив закрыт. Потом внимательно рассмотрела запястья режиссера, решив было, что он перерезал себе вены, но его руки оказались целы. Она потрясла его за плечи, потом размахнулась и закатила оплеуху, надеясь привести в чувство. Режиссер издал слабый стон. Приподняв его за плечи, соседка определила место, куда пришелся удар ножа, после чего поспешила в прихожую к телефону. К чести ее, необходимо заметить, что ни на секунду ей не пришло в голову бросить ненавистного режиссера на произвол судьбы. Она сумела найти убедительные слова, и уже через минут десять карета «Скорой помощи», завывая сиреной, влетела во двор.