Джеймс Гриппандо - Не вижу зла

— До встречи, Джек, — окликнул его Гектор Торрес. Прокурор сиял, как новая монета.

— Да. И вам всего доброго.

София догнала его, но Джек лишь ускорил шаг. Она упорно старалась идти рядом с ним, словно надеялась, что он скажет что-нибудь. Он же хранил молчание, научившись не давать волю языку, когда был в бешенстве.

Подошел лифт, и они вместе вошли в него. В кабине они были только вдвоем. Джек смотрел на светящиеся цифры над закрытыми дверями.

— Как я мог обманывать себя надеждой, что такой человек, как судья Гарсия, справедливо отнесется к моему ходатайству?

— Это всего лишь первая подача. Всего лишь одно-единственное ходатайство, — заметила София.

— Нет, все гораздо сложнее. Если федеральный судья так реагирует на предложение привлечь кубинского солдата в качестве свидетеля защиты, можете представить себе, какую реакцию это вызовет у присяжных. Да и вообще, какое впечатление это может произвести, например, на женщину, чей муж провел двадцать шесть лет в застенках Кастро, за то что осмелился критиковать правительство? Или на мужчину, который привез свою семью в эту страну на резиновом плоту, а его дочь утонула во время переправы?

— Они все равно могут проявить объективность.

— Ну да, конечно. Смотря что понимать под словом «объективность».

Двери лифта открылись: Джек шагнул вперед. София задержалась на мгновение, потом поспешно догнала его, и они вместе пересекли главное фойе и направились к выходу.

— Что мы предпримем теперь?

— Сведем урон к минимуму и начнем все сначала.

— Это очень нелегко сделать. Слушание было закрытым. Отдано распоряжение о «правиле кляпа». Поэтому негативной реакции со стороны средств массовой информации нам не… — София умолкла, когда они подошли к вращающимся дверям. — Не дождаться, — закончила она свою мысль.

Джек остановился как вкопанный. По другую сторону стеклянных дверей в ожидании бурлила толпа охотников за сенсациями — операторы с камерами, репортеры с микрофонами. Большинство из них представляли испаноязычные средства радио и телевидения.

— Сеньор Суайтек!

Они его заметили, так что обратного пути не было. Джек прошел через вращающиеся двери и мужественно встретил толпу на верхних гранитных ступенях у входа в здание суда. На него внезапно нацелился десяток микрофонов. Джек вознамерился и дальше шагать не останавливаясь, но темп его продвижения резко замедлился. Какой-то репортер, оказавшийся на самом краю толпы, вдалеке от места действия, опустил штангу со свисающим микрофоном, который ударил Джека по голове. Он оттолкнул микрофон в сторону и начал протискиваться сквозь толпу.

Один из репортеров спросил:

— Правда ли, что ваша клиентка вызывает кубинского солдата для дачи свидетельских показаний в суде?

Джек от неожиданности сбился с шага. Вот вам и закрытое слушание. Вообще-то, в отличие от полицейских участков, суды не напоминали сито, но кто-то уже организовал утечку информации для прессы. Тот же самый вопрос раздавался со всех сторон. Десятки репортеров, и каждый жаждал услышать подтверждение сенсационной новости о кубинском солдате.

— Это правда, мистер Суайтек?

Джек ненавидел отделываться ничего не значащим замечанием «никаких комментариев», но распоряжение о наложении «правило кляпа» по-прежнему оставалось в силе, а судья и так был настроен против защиты.

— Мне очень жаль, но в данный момент я не могу ответить на ваши вопросы.

Его отказ отвечать, похоже, только подлил масла в огонь. Вопросы зазвучали со всех сторон одновременно, напоминая нечто среднее между лаем и сердитыми возгласами.

— Как его зовут?

— Что он должен показать?

— Он перейдет на нашу сторону?

— Es usłed comunista? Вы — коммунист?

Джек метнул недовольный взгляд в ту сторону — «Я коммунист?!» — и перед его глазами сверкнула вспышка фотоаппарата. Последний вопрос был всего лишь уловкой, чтобы заставить его взглянуть в объектив. У него возникло ощущение, что он бредет через флоридские болота Эверглейдс, но все-таки он продолжал медленно спускаться по ступенькам, и репортеры следовали за ним. Кто-то схватил его за пиджак, стараясь заставить идти не так быстро. Джек оглянулся через плечо и увидел, что София отстала на несколько шагов, оказавшись в самой гуще толпы. Наконец они добрались до тротуара, последним отчаянным усилием прорвались на обочину и запрыгнули на заднее сиденье такси. Джек влетел в машину первым, София последовала за ним, с грохотом захлопнув за собой дверцу.

— Корал-Гейблс, — назвал Джек адрес водителю.

За стеклами автомобиля скользили лица репортеров, когда они отъезжали от тротуара. София смахнула с глаз прядь растрепавшихся волос. Джек одернул и поправил пиджак. Было такое ощущение, будто их прогнали сквозь строй.

— Никакой негативной реакции со стороны средств массовой информации, да? — ядовито заметил Джек, когда такси покатило по авеню Майами.

— Все утрясется, — тяжело дыша, успокоила его София.

— Будем надеяться. — «Лет через сто, может быть».

«Пешки Кастро?» — такими заголовками пестрели выпуски вечерних новостей испаноязычных средств массовой информации.

В этом и заключалась хитроумная тактика прикрытия собственной задницы, состряпанная лжезащитниками, бесчестная практика, целью которой было оскорбить, унизить и опорочить кого-либо, а потом увильнуть от ответственности, поставив обычный знак вопроса в конце своего гнусного измышления.

«Пешки Кастро?»

«Наркоманка?»

«Сосущая собственный большой палец, жалкая неудачница, звонящая по телефону из кабинок мужской уборной?»

Благодарение Господу, безумие остановилось на заголовке «Пешки Кастро». Впрочем, большая часть нападок оставляла Джека равнодушным, особенно те строки, которые выходили из-под пера некоего писаки, которого бросало из одной крайности в другую. На этой неделе он резко критиковал кубинского свидетеля Джека, а на следующей требовал запретить колыбельные песенки, прославляющие гомосексуальный образ жизни («Руб-ду-ба-ду-ба, трое мужчин моются в ванне»). Впрочем, от кого бы ни исходили эти нападки, ему не хотелось находиться дома, когда телефон начинал надрываться от звонков журналистов. Не хотелось ему также и того, чтобы Abueła скончалась от стыда во время показа вечерних новостей по телевизору. Поэтому он обосновался в городском доме бабушки, намереваясь свести возможный урон к минимуму.

— Dios mio! Боже мой! — со стоном воскликнула Abuela.

— Прости меня, — сказал Джек.

— Я сержусь не на тебя, — заявила она. От волнения английский язык давался ей хуже, чем всегда. — Я сержусь на них. Кубинский солдат в роли свидетеля? Es loco. Какой вздор.