Эдриан Маккинти - Деньги на ветер

Однако я качаю головой.

— Почему?.. — ловя воздух, спрашивает он.

И правда, почему?

Не могу рассказать тебе о картах таро, или «Книге перемен», или что послана я нашей лунной Царицей. Но кое-что я должна тебе сказать. Я должна сказать тебе это, потому что прежде, чем минутная стрелка часов совершит полный круг, благодаря мне произойдет твое преображение.

Тебе, я полагаю, это обошлось в пятьдесят тысяч.

— Пятьдесят косых. Столько стоил мертвый мексиканец.

Он напряженно думает, но явно не понимает.

— Столько стоила жизнь моего отца, ты купил ее по дешевке, — объясняю я.

Он кивает.

У него дух захватило от сладости смерти. Лицо побелело, глаза налились кровью. В волосах застряли осколки льда.

— Есть у тебя Бог, с которым ты советуешься? — спрашиваю я.

— Нет, нет, подожди, — лопочет он, но слова больше похожи на бульканье, словно он горло полощет.

— Прими свой покой.

Бригс хватает меня за руку своей окровавленной ладонью. Я вырываюсь, делаю шаг назад и поднимаю отцовский пистолет. Это — не возмездие. Я не вправе воздать за отца. И все-таки я помогу тебе уйти из этой юдоли скорби.

— Нет, подожди, мы можем догово…

Свинец преодолевает разделяющее нас пространство, разрывает кожу, проходит через кость и оставляет в черепе отверстие размером с детский кулак.

Он обводит бессмысленным взором залитый кровью лед и, мертвый, валится на спину.

Джек поднимает руки над головой.

Он плачет.

— Не стреляй!.. Пожалуйста… — обливаясь слезами, молит он. — Я так виноват, о господи, я так виноват! Что бы я ни сделал, я так виноват! — Лицо Джека искажено непритворной гримасой страдания. — О господи, пожалуйста, не надо, пожалуйста…

— Ни одна роль еще тебе так не удавалась, Джек, — хвалю я.

— Я не играю, я действительно искренне раскаиваюсь.

— В чем?

— В том, из-за чего ты так рассердилась, — говорит он. Губы кривятся. Из горла вырывается кудахтанье. Сопли, слюни.

Вокруг меня висит стойкий запах смерти, он и во мне, от него тошнит. У самого берега я замечаю Пако в черном пальто, в руках у него карабин Эстебана. Он машет рукой. Машу в ответ.

Пако что-то кричит, но я не разбираю слов.

— Не слышу!

— Я говорю, — кричит он, — я спас твою кубинскую задницу!

Он осторожно движется к нам по льду. Так медленно, что при иных обстоятельствах было бы смешно. Наверно, у них в Никарагуа нечасто встречаются замерзшие озера…

— О господи, ты меня убьешь, я умру! — причитает Джек.

Вдруг он наклоняется и выкладывает на лед то, что осталось у него в желудке от кулинарных изысков, съеденных на вечеринке в доме Тома Круза.

— Я не собираюсь тебя убивать.

— Ты меня убьешь. Убьешь, как и остальных. Я погибну… Больше ничего не увижу… Я ведь даже не знаю, где мы, не знаю, где мы!

— В Вайоминге.

Сажусь рядом с ним на лед, беру его голову в ладони, поворачиваю лицом к себе:

— Слушай, Джек, это мой друг Пако, он идет сюда. Этого парня только пусти убивать! Говорит, мальчишкой он будто бы воевал в Никарагуа на стороне сандинистов. И смотри, как хорошо он стреляет из винтовки! Я, кажется, начинаю верить его рассказам.

— Подожди минутку, я не собираюсь…

— Заткнись. Это важно. Пако подойдет сюда и скажет: «Никаких свидетелей. Этот нам тоже не нужен. Мне плевать, что он звезда. Все остальные в озере. Надо нам позаботиться о себе».

— Ты что это делаешь? — кричит Пако.

Я поворачиваюсь в его сторону. Он приближается на рекордной скорости задумчивой черепахи — лед его пугает. У нас с Джеком осталось не больше пяти минут.

Черт! Не так я все это себе представляла. Получился совсем не такой суд, какой рисовало мое воображение, где я рассказала бы о своем безмятежном детстве. Убийца отца должен был понять, кого и что я потеряла из-за его пьяной неосторожности. Все наспех. Повсюду кровь. Работа дилетанта.

— Это был ты, Джек, ты вел машину, ты был пьян. Ты сбил моего отца на Олд-Боулдер-роуд. Ты убил его.

— Я не понимаю, о чем ты, — чуть не плачет Джек.

— Не лги мне.

— Я не лгу. Пожалуйста, не убивай меня! — захлебывается Джек, и слезы чертят дорожки на его щеках.

Такого ответственного кастинга у него еще не было.

— Да не собираюсь я тебя убивать, Джек. Меня уже воротит от всего этого…

Он смотрит на меня с отчаянной надеждой в глазах. Неужели то, что он слышит, — правда? Неужели я действительно оставлю его в живых? К щекам приливает кровь. Мокрый, вонючий — как есть кинозвезда!..

— Мне от тебя нужно только одно, — говорю я.

— Что?!

— Правду, Джек. Мне нужно узнать, что произошло в ту ночь. В ночь, когда ты сбил мексиканца, а Юкилис, покрывая тебя, врал, что ты несколько дней находился в Малибу.

— Я не был там, я не знаю…

— Смотри, смотри вон туда, это Пако. Он идет сюда. Я не собираюсь тебя убивать, но он будет настаивать на твоей смерти. И только я смогу убедить его в том, что тебя убивать не надо. Ты понимаешь меня, въезжаешь?

— Въезжаю.

— Юкилис мне все рассказал. Теперь я хочу услышать суть событий в твоем изложении. И быстро.

— К-кто ты?

— Я дочь сбитого мексиканца. Безымянного мексиканца, которого ты убил и за смерть которого, как решил твой менеджер, стоит выложить пятьдесят тысяч долларов. Пятьдесят тысяч баксов. Сколько ты получаешь за фильм?

— По-разному, иногда мне платят по расценкам…

— Сколько?

Его начинает трясти.

— За свой последний я получил два миллиона. За роль третьего плана.

— Два миллиона долларов.

— Разумеется, не все забираю я сам. Свою долю получает агент, менеджер, потом налоги. Так что после всех выплат…

— А жизнь моего отца обошлась в жалкие пятьдесят косых.

В Гаване за пятьдесят тысяч можно откупиться от обвинения в убийстве. За десять тысяч можно стать армейским генералом. Но пятьдесят тысяч в Америке казались мне оскорблением.

— Сколько дней ты был занят на съемках последнего фильма? — интересуюсь я.

Он качает головой:

— Не знаю, я не…

— Ну не тяни! Говори, как было.

— Пять недель, так я думаю.

— То есть заработать на жизнь моего отца ты сумел бы за один рабочий день.

— Ты же понимаешь, то, что я говорил прежде…

Я взвожу курок. Пристрелю его!

Помолчи немного. Посиди чуть-чуть, подумай, вникни. Человеческая жизнь равноценна нескольким часам работы среди киношных декораций.

Пако машет рукой.

— Это просто смертельная ловушка, мать ее! — кричит он по-испански.

— Точно.

— Под ногами трещит. Ты видела, лед трескается?

— Видела.

Снова обращаюсь к Джеку:

— Ну ладно. Расскажи, как все было в ту ночь.

Он закрывает глаза, качает головой. Пот льет с него ручьями.

— Говори.

— Не могу, — признается он.

— Почему?

— Если я скажу, ты меня убьешь. Ты говоришь, не убьешь, но, по-моему, убьешь.