Григорий Славин - Чумовой рейс

Неужели этого не понимают те, что сейчас за дверью пытаются быстро выносить и родить какой-то искусный план, пунктов в котором всего два – рыбу съесть и кости сдать? Жидкова взять и сделать так, чтобы при этом не пострадал ребенок.

Глупцы.

– Гриша, ау!

– Жидков, я хочу быть уверен в том, что ты не сделаешь плохо ребенку! – послышалось после короткой паузы. – После этого будем что-то решать.

– Ты дурак, муж Киры. Щенок не при делах. Заходи, и будем решать.

Немного подумав, Жидков поинтересовался:

– А этот псих, на ботаника похожий, рядом?

– Я здесь, Жидков, – ответил Гера.

За дверью странно, но рассмеялись.

– Не делай глупостей, – снова заговорил Гера, теперь уже раздраженно. – Я уже убедился в том, что ты умный человек. Выйди и сдайся. Какой смысл упорствовать? Ты лучше меня знаешь, чем это закончится, зачем превращать фарс в трагедию?

– Сколько ненужных устойчивых выражений… Точно – ботаник.

Тема исчерпана. Это понимали все.

После таранного удара дверь затрещала, как падающая сосна на лесоповале. Вместе с косяком и белыми метровыми щепками она влетела внутрь каюты и обрушилась на пол.

Жидков мгновенно вскинул руки перед собой и четырежды выстрелил из пистолета.

После этого залпа долго еще никто не показывался в проеме и не произносил ни слова.

Жидков, ожидая ответной стрельбы, юркнул за простенок. Уже в следующее мгновение он смотрел, как пистолетные пули разрушают содержимое дешевой стенки со стеклянными дверцами. Опоздай он на мгновение, и вместо этих хрустальных чашек-плошек пули крошили бы его ребра и череп. Едва звуки выстрелов смолкли, он опустился на колено, вынырнул из-за двери и полностью разрядил магазин в сторону коридора.

Чувствуя, как начинает бурлить кровь, он прижался спиной к стене. Ствол его пистолета дымился, как носик заварного чайника.

– Гриша, муж Киры, ты еще живой?

– А что со мной станет? – Голос раздавался из комнаты рядом с ванной.

«И как эта лиса успела проскочить?» – думал Жидков.

– Гриша, может быть, все-таки вернете документики? Тысяч этак за пятьсот баксов? И еще пятьсот в качестве морального ущерба за отсутствие сервиса на судне? А потом разойдемся друзьями, а туркам скажем, что в пейнтбол играли?

– Вот если бы ты женщину не трогал, – ответил кто-то, чей голос был Евгению Петровичу незнаком, – торг был бы уместен.

– Да никто ее не трогал!

– Жидков, – заговорил Гриша, – у меня все как-то не было времени тебя спросить. Может статься так, что потом вообще не с кем разговаривать будет. Поэтому спрошу сейчас. На что ты надеялся? Что я за вами не поеду?

– Ну, в общем-то, никто никогда не ездил.

– Тебе нужна была непременно жена хозяина СТО? Тяготеешь к ролевым играм?

– Теперь я, конечно, понимаю, что делать этого не стоило, – несмотря на ситуацию, голос Жидкова вовсе не напоминал растерянного человека.

– Я рад, что ты юморишь, – похвалил Гриша. – Только знай одно: доберусь до тебя, будешь сожалеть, что имел возможность застрелиться, а вот не сделал этого.

– Только не надо меня журить. Я и так сгораю от стыда.

– Сдавайся, а? – попросил Антоныч, отлежавший у порога руку.

Нет, сдаваться Жидков не собирался. Едва он услышал шорох за стеной, тут же выбросил за перегородку руку и нажал на спуск.

– Чтоб тебя, напугал!.. – послышался вопль Славы.

– Это я в ходока по стенам попал, что ли?! – удивился Евгений Петрович. – А я думал, в Гришу.

Приходилось ли когда-нибудь Жидкову жить в квартирах, половина перегородок которых выполнена из гипсокартона? Да, приходилось. Причем большую половину его беспорядочной и страшной жизни. Детдом, коммунальная квартира, первые годы преступной деятельности, когда приходилось платить половину заработанных денег именно за такую, гипсокартонную, квартиру… Но потом все уладилось, и сейчас Евгений Петрович даже не догадывался об опасности, которой подверг сам себя, сев у стены. Должен ведь был помнить, что в той коммунальной квартире, с такими же бутафорскими стенами даже трахнуться нельзя было по-человечески! На следующее утро сосед-инвалид Ломакин в подробностях рассказывал Жене Жидкову о его же ночных забавах. Те подробности, о которых после горячки ночи Женя даже и не помнил…

Говорят, что если пуля – «твоя», то ты никогда не услышишь выстрела. Кусок свинца в стальной упаковке находит твое тело быстрее, нежели звук выстрела – твой слух. Но это если сидеть лицом к стреляющему. Жидков слышал «свой» выстрел. Пуля, прошившая перегородку, как игла – кусок масла, ударила ему в лопатку с такой силой, что он ударился лбом о собственные колени. Дикая боль и мгновенный паралич правой руки заставил Жидкова вскрикнуть…

Этот крик был настолько страшнее выстрелов, что в ванной заплакал ребенок. Этот дикий крик, разнесшийся по всему коридору через выбитую дверь каюты, напугал пассажиров и турков, уже карабкающихся по спущенному им трапу на «Ганимед».

Поднять с пола пистолет было уже невозможно. Наклониться мешала все та же боль. Раздробленная лопатка позволила хозяину корабля лишь встать на колени и в таком виде предстать перед спокойно входящими в комнату Гришей и Антонычем.

Он стоял на коленях и улыбался. И эта улыбка никак не напоминала Грише ту, которую он видел на мониторе в тот момент, когда Евгений Петрович угощал Гришину жену креветками и вином.

По прибытии в Москву Кира выглядела странно и вела себя необъяснимо. Они еще не доехали на такси до дома, как она попросила остановить рядом с супермаркетом, чтобы купить воды.

Гриша прождал ее полчаса. Потом расплатился с водителем и отправился на поиски. Через сорок минут понял: она убежала. Зачем?..

Дома ее не оказалось. У родителей, куда он позвонил и осторожно провел разведку, – тоже. Ни у подруг, ни в театре.

– Гриша, ей нужно прийти в себя, – успокаивал по телефону Антоныч. – Всем нужно прийти в себя. У меня Витек обезумел, чего ты от женщины хочешь?

– Ты сам подумай, – увещевал Гера, приехавший к нему вечером чистый, но в синяках, смыть которые не удалось. – Кира понимает, что изменила. Ей сейчас нужен тайм-аут.

– Для чего?!

– Ну, хотя бы для того, чтобы решить, как попросить у тебя прощения.

Уже двадцать дней он жил в их с Кирой квартире. После длительного отсутствия хозяйки в ней не засохли только два кактуса. Все остальное носило характер давно брошенного жилища. Гриша выходные потратил на то, чтобы вернуть квартире первозданный вид. Воскресить растения никто, конечно, не сможет. Но можно купить новые. Что он и сделал. Когда ламинат в квартире засверкал как зеркало, а вся мебель задышала свежестью, Гриша почувствовал тоску. А вместе с нею и надежду.