Том Эгеланн - Разорванный круг

Не переживай, Джоси! Мак-Маллин решил отправить меня в деревню, где есть больница. На это потребуется один день передвижения пешком и еще один день на джипе. Надо честно признать: я чертовски боюсь!

Вечером во вторник

Целый день я лежал на носилках, как ломоть датской ветчины. Восемь человек попеременно несли меня. Все аборигены. Они болтали и смеялись друг над другом. А я ничего не понимаю в их разговорах. К счастью, Мак-Маллин послал также двух англичан, Джакоба и Кеннеди. Они составляют мне компанию. Но на этой жаре нет никаких сил для разговоров! Жара и влажность — невыносимые. Джунгли — густые, полные испарений. Многие мили отделяют меня от ближайшего моря, но у меня морская болезнь.

Вечером в среду

Я должен тебе кое-что рассказать, Джоси. Моя рана стала испускать запах. Сначала я думал, что это от пота. Но потом остальные тоже начали замечать это, а когда сняли повязку, пошла такая вонь, как будто от ядовитого облака. Не знаю, этот запах идет от бактериальной инфекции или в ране развилась гангрена. Я боюсь самого худшего. Если говорить правду, то я чувствую себя ужасно плохо. Днем меня стало тошнить. Но мы, к счастью, добрались до автомобилей. Ранее мы предполагали разбить на ночь лагерь. Но мои спутники решили, что надо немедленно отправляться в путь. Хотя ехать по этим дорогам среди черной ночи — все равно что ехать по преисподней. Я могу только уважать их самопожертвование.

Заканчиваю, сейчас поедем!

Вечером в четверг

Какая ночь! Расскажу тебе, когда вернусь домой.

Когда наконец прибыли утром в больницу, там поднялся переполох. Мне кажется, что у них никогда еще не было белого пациента. Это хорошо — они будут ухаживать за мной, как за богом, который вдруг спустился к ним с небес.

Сейчас ожидаем врача. Он в деревне в нескольких милях отсюда. О боже, я взвинчен, Джоси! Вонь — ужасная. Видимо, это гангрена. Но мы, к счастью, приехали рано.

Чувствую себя совсем плохо.

Вечером в пятницу

О, Джоси, Джоси, Джоси!!! Должен сообщить тебе ужасную вещь! Будь храброй девочкой, обещаешь?

Мне отрезали руку, Джоси!

Слышишь? Они ампутировали мою руку! О боже! Когда я смотрю влево, я вижу обрубок с кровавым бинтом! Действительно это была гангрена, как я и боялся! О, Джоси!!

К счастью, боли не такие сильные, как можно было ожидать, но меня все время тошнит! Меня напичкали морфием!

Мне очень неприятно, что я вынужден сообщить тебе это вот таким образом!

Домой к тебе вернется инвалид! Мне надо было послушаться тебя и остаться дома!

Больше не в состоянии писать!

Ночью

Тоскую по тебе! Не могу уснуть.

Очень больно.

Холодная как лед.

Суббота

Дорогая самая дорогая Джоси сегодня — (неразборчиво)

и я — (неразборчиво) — перед священником

Но — (неразборчиво) — Моя Дж(оселина)

— я люблю тебя! — прости — (неразборчиво)

Ночью

Сейчас (неразборчиво) —

Джоси любимая от жара я стал (неразборчиво)

так устал!!!!!

Напишу тебе поз…

Это прекрасный образец поэтического творчества. Чарльз де Витт, вероятно, злобно ухмылялся, когда изображал себя самого на смертном одре. Первая страница написана четкими буквами с правым наклоном, которые глубоко вдавлены в бумагу. Постепенно он меняет почерк, который становится все менее уверенным и плохо читаемым. Под конец буквы едва заметны.

Я откладываю листочки в сторону.

— Он умер в ночь на воскресенье, — произносит миссис де Витт.

Я не знаю, что на это ответить.

— Настоящее прощальное письмо, да? — вздыхает она.

— Наверное, очень тяжело читать такое письмо!

— В каком-то смысле. И в то же время я чувствовала, что я при этом присутствую. Я знаю, как это происходило. Что он думал и чувствовал. Если вам понятно, что я хочу сказать. Мак-Маллин сам привез письмо из Африки и передал его мне.

Она делает глоток ликера. Я встаю и подхожу к фотографии у камина. Миссис де Витт семенит за мной.

— Вам знакома эта женщина? — Я указываю на Грету.

Миссис де Витт фыркает:

— Эта шлюха? Норвежская поблядушка?

Тут она вспоминает, что и я тоже норвежец. И что теоретически женщина на фото может быть моей матерью. Возможно, выяснить это я и приехал.

— А вы ее знаете? — робко спрашивает она.

— В известных пределах — да, — вру я. — Она преподавала в университете.

— Она забеременела, — сообщает миссис де Витт.

Я стою с открытым ртом.

— Забеременела? — запинаясь, повторяю я. И спрашиваю себя: от папы? Или от де Витта? Он сам рассказал, что они были любовниками. Но я не смею задать этот вопрос.

— Все делали вид, что не замечали этого, — фыркает она.

Я показываю на Чарльза де Витта.

— А это, — спрашиваю я негромко, чтобы скрыть волнение, — это ваш покойный муж?

— Боже милосердный, нет! — смеется она. — Хотя я нисколько не возражала бы против такого мужа!

Смутившись, она показывает на невзрачного смуглого мужчину, который сидит на корточках с левой стороны фотографии. Вид у него как у обиженного испанского торговца на рыночной площади.

— Вот он, мой Чарльз! Да помилует его Бог!

— Но, — спрашиваю я, ничего не понимая, и тыкаю ногтем в мужчину, который царит над всеми на фотографии, — это кто?

— Это, — она смеется, — руководитель раскопок. Очень известный археолог и ученый. Добрый друг моего Чарльза. Разве я не упоминала его? Майкл Мак-Маллин!

Грузовик для перевозки мебели, огромный, как бензовоз, занял весь тротуар вдоль Шеффилд-террас, так что пешеходам приходится идти почти по середине проезжей части. Я прошу таксиста подождать. Полный необъяснимого ужаса перед Судным днем, я подбегаю к одному из грузчиков с тупым взглядом и мощными, как бревно, руками. Я спрашиваю его, где хозяин. Он меня не понимает и зовет другого амбала, который у них, по-видимому, бригадир. Я повторяю вопрос. Оба смотрят на меня и бесстыдно смеются над моим акцентом. Для них я всего лишь бледнолицый испуганный клоун-попрыгунчик, который дрыгает ножками перед их глазами.

— Хозяин? — повторяет наконец бригадир. — Понятия не имею.

— А кто здесь раньше жил? — повышаю голос, чтобы перекричать проезжающий мотоцикл. Они пожимают плечами. — Это важно, — настаиваю я, — я иностранный хирург. Речь идет о трансплантации сердца, очень срочно, жизнь ребенка!

Они неуверенно переглядываются. Потом бригадир входит в кабину грузовика и вызывает диспетчерскую. Когда он возвращается, вид у него растерянный.

— Ты, наверное, ошибся, приятель, эта квартира сдается внаем, — объясняет он. — Мы не знаем имени хозяина, да и не имеем права сообщать, кто наши клиенты, так ведь, господин из полиции? — Его внимание переключается на пять фунтов, которые я сую ему в карман. Он наклоняется ко мне: — И кроме того, тебе нужно говорить с теми людьми, понимаешь, которым принадлежит эта квартира. Это ведь не первая попавшаяся квартира, понимаешь?