Мэри Кларк - Тень твоей улыбки

Он понимал, что четыре года назад проявил в общении с ней излишнюю напористость. У него не хватило ума догадаться, что для Моники было неприемлемо встречаться с мужем лучшей подруги.

«Но теперь мы с Джой окончательно расстались, – думал он, передвигаясь неторопливой трусцой и наслаждаясь свежим осенним ветерком. – Развод был мирным, и Джой даже согласилась с тем, что глупо было жениться через полгода после знакомства. Мы не знали друг друга по-настоящему. Она пришла на работу в нашу компанию сразу после юридического колледжа. Я слишком поспешил купить ей кольцо и внести первый взнос за кооперативную квартиру.

Это одна из причин, почему семьи у нас не получилось, – размышлял он, обдумывая планы в отношении Моники. – Джой наконец поняла, что только уязвленное самолюбие побуждало ее сохранить наш брак. Разумеется, ни к чему хорошему это не привело. Три долгих года разговоров и попыток реанимировать отношения оказались прожитыми впустую. Но я понимал, что, пока Джой не признает наш брак безнадежным, у меня не будет никаких шансов заполучить Монику. Теперь Джой говорит, будто никогда всерьез не верила, что Моника встречается со мной. В тот год, когда развелись, мы оба испытали облегчение…»

У него возникла мысль упросить Джой позвонить Монике и объяснить ей все это. Ведь Джой даже восхищалась его щедростью, поскольку он оставил ей квартиру и всю мебель. И картины. А теперь они стоили гораздо больше, чем в те времена, когда он их покупал. Альтерман гордился своим чутьем на хорошее искусство и вынашивал идею собрать новую коллекцию.

Его бывшая жена Джой сейчас являлась владелицей кооперативной квартиры, приличного счета в банке. Более того, перед тем как сообщить своим партнерам об уходе, Альтерман попросил рассмотреть возможность сделать Джой их партнером. Он надеялся, что они согласятся. «Она мне за это благодарна, к тому же она чертовски хороший адвокат и заслуживает этого. Я знаю, она рада, что я ушел из фирмы. Ей не хочется каждый день со мной сталкиваться. Я слышал, она встречается с мужчинами, и это только к лучшему. Благослови Бог моего преемника».

Скотт начал пробежку от входа в парк, расположенного у Западной Девяносто шестой улицы. Он побежал на юг, в сторону Пятьдесят девятой улицы, потом вдоль восточной стороны парка к Сто десятой улице, далее вдоль западной стороны обратно к Девяносто шестой. Испытывая удовлетворение от того, как легко далась ему пробежка, он вернулся в свою съемную квартиру, принял душ, переоделся и, потягивая скотч, устроился в кресле напротив окна с видом на парк.

«Хорошо, что я переехал – пусть даже пока рядом нет Моники, – мелькнула мысль. – На Манхэттене для адвоката, выступающего в суде первой инстанции, больше перспектив, чем в Бостоне».

Моника. Как всегда, стоило ему подумать о ней, и в его сознании в мельчайших подробностях возникало ее лицо. В особенности эти невероятные зелено-голубые глаза, выражавшие столько тепла и любви, когда она говорила ему и Джой о том, как много для нее значит их забота о ее отце, когда тот находился в доме престарелых, и что она надеется однажды встретить такого человека, как Скотт. Но те же глаза испепеляли его презрительным взглядом, когда он имел глупость пригласить ее на ужин.

Скотт не любил вспоминать, с каким тупым упорством названивал ей, надеясь, что она передумает.

«Она все-таки испытывает ко мне какие-то чувства», – говорил он себе, совершенно уверив себя в этом.

«Когда я влюбился в Монику? Когда я перестал воспринимать ее как лучшую подругу Джой, а увидел в ней желанную женщину, женщину, с которой хотел бы провести всю жизнь?

Почему я не посоветовал ей прислушаться к догадкам ее отца относительно его происхождения?

Она видела фотоснимки, которые сравнивал ее отец, и сразу же отметала их. “Папа всегда пытался найти своих настоящих родителей, Скотт, – как-то сказала она. – Он, бывало, указывал в газете на фото одного человека, на которого походил, спрашивая себя, не его ли это отец. Грустная, все время повторяющаяся шутка. Он так хотел узнать правду, но это ему все-таки не удалось”».

Скотт чувствовал, как состояние умиротворенности начинает его покидать. Должен найтись способ разыскать настоящих родителей Эдварда Фаррела. Сходство между ним и Александром Гэнноном просто поразительное. Гэннон никогда не был женат, но в 1935 году он составил завещание, в котором не упоминалась жена, однако почти все состояние он оставлял в первую очередь своему потомству, если таковое будет, и только во вторую – брату. Вполне вероятно, что отец Моники был прав в своих подозрениях. «Может быть, если я скажу об этом Монике, она захочет со мной увидеться. Если даже не удастся жениться на ней, – уныло подумал он, – то я смогу хотя бы представлять ее в суде. В качестве ее адвоката я получу приличный процент от денег, которые ей причитаются».

Скотт с пренебрежением оглядел удобную, но ничем не примечательную мебель съемной квартиры. «Надо заняться поисками квартиры, – подумал он, – такого места, где однажды захочет жить Моника. И дело вовсе не в деньгах из фонда Гэннона, которые, возможно, принадлежат ей. Мне нужна она, и я для нее готов на все».

В понедельник вечером детектив в отставке Джон Хартман позвонил своей соседке Нэн Родс. Он уже знал, что по понедельникам она иногда встречается со своими сестрами, только не был уверен, что это бывает каждую неделю.

Бездетный вдовец, единственный ребенок у родителей, Хартман, несмотря на широкий круг друзей, часто сожалел, что не родился в большой семье. В тот вечер он непонятно почему был в особенно подавленном настроении, поэтому безмерно обрадовался, когда в половине восьмого Нэн сняла трубку после первого же звонка.

Когда он сказал ей, что сомневался, застанет ли ее дома, поскольку помнил о встречах с сестрами, Нэн рассмеялась.

– Мы встречаемся раз в месяц, – сказала она. – Будь это чаще, мы, вероятно, вспоминали бы прежние стычки вроде: «Помнишь, как ты носила мой новый свитер еще до того, как мне самой удалось его надеть?» Пусть лучше будет так.

– Я продержал у себя фото доктора Фаррел дольше, чем намеревался, – сказал он. – Отпечатки на нем не принадлежат ни одному из известных уголовников. Просунуть его под дверь?

«Почему я это сказал? – спросил он себя. – Почему не предложил занести?» Ответ Нэн порадовал его.

– Я только что заварила чай и, как говорится, «согрешила» – купила в кондитерской шоколадный торт. Почему бы вам не зайти и не выпить чашку чая?

Не догадываясь, что Нэн ужасается собственной смелости и в то же время довольна, что он принял приглашение, Хартман торопливо вытащил из шкафа только что почищенный кардиган и надел его поверх повседневной рубашки. Через пять минут он уже сидел напротив Нэн за обеденным столом.