Екатерина Лесина - Браслет из города ацтеков

Так оно и вышло. На следующий день после праздника Рождества 1520 года мы двинулись в путь на Тескоко.

Оставив границу позади, шли мы медленно, с опаской, ибо наслышались о засадах в горных теснинах. Проведя ночь в предгорьях, наутро мы подошли к главному перевалу. Стоит ли говорить, что он оказался завален бревнами и камнями, но тлашкальцы легко разнесли засеку, и мы беспрепятственно прошли через горы. Вскоре начался спуск, и мы вновь увидели пред собой чудесный вид долины Мешико с ее озерными городами. Всюду и везде дымились сигнальные костры, сообщая о нашем приходе. Вспомнив все прошлые беды, мы вознесли молитву Господу и поклялись в новых боях проявить всю возможную храбрость и силой нашего оружия послужить Богу.

Первое столкновение случилось у реки, мост через которую был разрушен. Но, вдохновленные удачей, мы без труда перешли на тот берег и разгромили поджидавший нас отряд мешиков. На следующий же день мы приблизились к Тескоко. И каково же было удивление, когда вместо войска нас встретил десяток посланцев, среди которых были высочайшие чины Тескоко.

С поклоном и почтением обратились они к Кортесу:

– Малинче! Коанакочцин – сеньор Тескоко и наш повелитель – просит тебя о дружбе. Пусть братья твои и тлашкальцы больше не разоряют полей и селений. Мы рады будем принять их как гостей и готовы снабдить всем необходимым. В знак мира прими от нас это золотое знамя.

Кортес, обрадованный тем, что не придется лить кровь, заверил посланцев в том, что не держит на них зла. Он велел тлашкальцам прекратить всякий разбой, едино разрешив разрушить языческие капища.

Пока мы стояли в Тескоко, наводя порядок и помогая упрочить власть новому хозяину – а был это молодой сын прежнего короля, человек большого ума и широкой души, – из Испании прибыли четыре корабля с двумя сотнями солдат и восьмьюдесятью конями. Также привезли они изобильный груз оружия, пороха и иных бесценных вещей. Особо порадовало нас, что прибыли с кораблями казначей Его Величества Хулиан де Альдерете, а также монах из ордена Святого Франсиско Педро Мелгарехо де Урреа с весьма желанными для нашей отягченной совести индульгенциями.

Тлауликоли спросил меня, что такое индульгенция, и, выслушав объяснение, удивился:

– Значит, за золото ваш бог готов закрыть глаза на любое преступленье?

– Ты снова понял неверно.

Я попытался рассказать о том, кто есть папа, владыка христианского мира, и что избирается он по особым знакам, которые посылает Господь Бог. А значит, имеет всякую власть и в том числе от имени Бога отпустить любой грех.

– Наши жрецы тоже говорят от имени наших богов, – возразил Тлауликоли. – Однако они не берутся судить или прощать. Для того есть закон.

Увы, красноречия моего не хватило, чтобы объяснить Ягуару все, как оно есть на самом деле. Ведь и у нас имелся закон, который судил преступника по всей строгости. Исполняя заповеди, мы отделяли земное от небесного. А значит, любой преступник, любой еретик, хоть бы и казнимый на главной площади Мадрида, мог очистить душу перед смертью и уйти в Царствие Небесное праведником.

– Вы не даете прощение. Вы его продаете, – в том вопросе Тлауликоли стоял на своем. Что ж, признаюсь, что и меня порой посещали сомнения в верности подобного подхода. И всякий раз я говорил себе, что оправданием тому – единственно надобность святой церкви в деньгах на дела праведные.

Итак, в Тескоко была собрана армия из трехсот солдат, множества конных, арбалетчиков, аркебузников, неисчислимого числа тлашкальцев и друзей из Тескоко. Сам Кортес встал во главе, пригласив к участию только что прибывших. Утром в 5-й день месяца апреля 1521 года, прослушав мессу, армия выступила. Но прежде перед строем Кортес принес торжественную клятву на кресте и знамени не возвращаться, пока будет стоять Мешико.

– Подло пролитая кровь взывает об отмщении! И мерзости, творимые в Мешико, переполнили чашу терпения Господня, – сказал он громко. – Мы должны отсечь голову этому чудовищу, и только тогда мы сможем сказать, что победили. И что воля Господня исполнена.

На второй день мы прибыли в Чалько. И снова окрестные касики устремились к Кортесу, спеша заверить в любви и дружбе. Вскоре армия наша пополнилась на двадцать тысяч союзных индейцев. Влекла их не только надежда на богатую добычу, но и жажда захватить пленных, которых они по-прежнему приносили в жертву. Так тянулись за нами эти ватаги, точно стаи хищных птиц, чуя богатый корм на полях битвы.

Многими землями прошли мы, когда с боем, когда спокойно. И если нас встречали миром, то Кортес приказывал не чинить разбоя, чем завоевал сердца многих простых людей.

И вот наконец мы вышли к Мешико…

К тому времени армия наша была огромна, а корабли изготовлены в количестве тринадцати. Их провели по водам к озеру, и на берегу его Кортес созвал очередной большой совет, на котором и объявил следующий приказ:

Никто да не дерзнет поносить священное имя Иисуса Христа и его благословенной Матери, а также Святых Апостолов и других святых.

Никто да не обижает союзника, никто да не отнимет у него добычу.

Никто не смеет удаляться из главной квартиры без особого наряда.

Всякий должен на все время иметь исправное оружие.

Всякая игра на оружие и коней строжайше карается.

Всем спать, не раздеваясь и не разуваясь, с оружием в руках, кроме больных и раненых.

Также подтверждены были и обычные полевые кары: за ослушание в строю – смерть, за сон на посту – смерть, за дезертирство – смерть, за позорное бегство – смерть.

И вот бригантины наши весело поплыли по озеру. Согласно приказу Кортеса над каждым кораблем воспарило королевское знамя. Зрелище это было столь величественно, что сердца наши преисполнились радости и гордости. Меж тем три корпуса солдат, всадников и арбалетчиков, поддерживаемые союзниками, отправились для осады Мешико с суши. Таким образом, столица была бы отрезана в трех пунктах, где проходили дамбы, а бригантины заперли водный путь.

Мне наше войско представлялось необъятным, однако высоки были стены Мешико, узки дороги, храбры враги. Оттого сомнения терзали душу мою.

Как выяснилось, не только мою.

Тлауликоли, дослушав мой рассказ, по заведенному уже распорядку начал собственный. И Киа, прижавшись к его плечу, слушала.

А мне вдруг подумалось, что в осажденном нами городе было множество таких вот девушек, как и стариков, детей, и прочих, не причастных к войне. И на смену этой мысли пришла иная: что столь же много их погибло на вершинах пирамид, отдав сердца свои мерзким идолам.