Виктор Пронин - Человеческий фактор

– Мысль, конечно, правильная, здравая, разумная мысль и, что очень важно, своевременная, – улыбнулся, наконец, Михась.

– Так и быть, по пятьдесят грамм я выделю из своих запасов. Из неприкосновенных.

– По сто, – быстро поправил Алик.

– Да? – засомневалась Фатима, но, взглянув на изможденные непосильными мыслями лица ребят, сжалилась. – Хорошо. Но и вы меня не подведите. Договорились?

– Да мы в кровь... – Алик потряс пухловатым своим кулаком и для верности закрыл глаза, будто произносил страшную клятву какого-то колдовского ритуала.

– В кровь не надо, – усмехнулась Фатима. – А должок вернете, ладно?

– Обижаешь, Фатима, – Михась прижал руки к груди.

– Ученая потому что...

– Мы тебя подводили?!

– Бывало, ребята, бывало...

– Какая все-таки у тебя потрясающая память! – дурашливо восхитился Михась. – Но недоброжелательная.

– А ты постой на моем месте. И у тебя память восстановится, – Фатима принесла два высоких узких фужера с водкой и два бутерброда с подсохшим сыром. – Годится?

– Фатима, – Михась прочувственно помолчал. – Ты потрясающая женщина!

– Главное, чтоб вы это помнили.

Водку выпили, молча чокнувшись. И поставили фужеры на стол. И снова испытующе взглянули друг на друга.

Помолчали.

– Знаешь, – начал было Михась и замолк.

– Говори, Михась, говори... А то я скажу.

– Скажи.

– Нам пора на Савеловский вокзал.

– Думаешь, еще не поздно?

– Он бы позвонил. А если молчит, значит, выжидает. Там лежат две тысячи долларов. Хмырь заверил тебя, что это наши деньги. Понял, Михась? Это наши деньги. Мы ни у кого их не просили. Знаешь, что я тебе скажу...

– Ну?

– Я тебе сейчас такое скажу, такое скажу, что ты враз протрезвеешь. Ты можешь думать обо мне все, что угодно...

– А я и так думаю о тебе все, что угодно!

– Что бы ни случилось потом, а случиться может все, что угодно... Состоится это самое мероприятие, не состоится... Знаешь, как Ходжа Насреддин взялся осла грамоте обучить?

– Неужели обучил?

– Он пообещал султану, что за двадцать лет научит осла бегло читать любовные стихи. А если не научит, то пусть султан рубит ему голову.

– Ну? – тяжело спросил Михась.

– Когда его пытались образумить, он ответил, что за двадцать лет кто-нибудь из них обязательно помрет – или осел, или султан, или сам Ходжа... И взял деньги на обучение.

– Ну?

– Кончай, Михась дурака валять. Нам пора на Савеловский. Что-нибудь случится за это время, что-нибудь обязательно случится... Выкрутимся. Или он нас пришьет, или мы его пошлем, или клиент попадет в аварию... Сейчас этих аварий, Михась... Видимо-невидимо. Тридцать пять тысяч трупов в год остается на дорогах. Одним больше, одним меньше... Не наша проблема.

– Тогда пошли, – просто сказал Михась, поднимаясь. Казалось, только этих слов Алика ему и не хватало, чтобы принять окончательное решение. Оба помахали Фатиме руками, и, ссутулившись, словно уже чувствовали на плечах неподъемную тяжесть греха, поднялись по ступенькам и вышли на Ленинградский проспект. Постояли, привыкая к яркому солнцу и, свернув налево, зашагали в сторону Бутырской улицы. Там сели на троллейбус и через пять минут были на Савеловском вокзале. У входа в камеру хранения еще раз прикинули, не забыли ли чего, не упустили ли что-то важное и вошли внутрь.

Казалось бы, ничего предосудительного им не предстояло – подумаешь, взять из ячейки какой-то пакет и спокойно удалиться. Но в поведении и Михася, и Алика появилось что-то опасливое, они невольно втянули головы в плечи, словно их поджидала невесть какая опасность, приблизились к нужной ячейке, набрали вчерашнюю дату и даже слегка удивились, когда железная дверца открылась.

Внутри стояла мятая целлофановая сумка. Михась, помедлив, взял ее за торчащие ручки и, не оборачиваясь на Алика, медленной, вязкой походкой направился к выходу. Он даже не решился заглянуть внутрь. Впрочем, это было даже хорошо, поскольку невольный наблюдатель должен был убедиться, что он прекрасно знает, что внутри, что сумка действительно принадлежит ему и он сам не так давно оставил ее здесь, чтобы не таскаться по Москве с лишним грузом.

Алик пристроился чуть сзади. Они пересекли небольшое пространство площади, спустились по ступенькам в метро и, все так же идя на некотором расстоянии друг от друга, вышли на перрон, дождались поезда и, войдя в вагон, не сговариваясь, не зная, зачем они это делают, разошлись в разные стороны.

Вышли на Новослободской и пешком по Лесной двинулись в сторону Белорусского вокзала, почему-то Белорусский казался им безопасней других, роднее, что ли...

И только дойдя до трамвайной остановки, сели на скамейку и решились заглянуть в сумку. Какой-то сверток, початая бутылка минеральной воды, хлебный батон. Медленно, с ленцой, не оглядываясь по сторонам, Михась поставил сумку между ног, вынул газетный сверток, с видимым безразличием развернул его и вздрогнул, все-таки не смог с собой совладать, чуть заметно дернулся, искоса взглянув на сидевшего рядом Алика. В газете был завернут еще один пакетик, уже аккуратнее, перетянутый резинкой. Не разворачивая, Михась сунул его во внутренний карман пиджака, а целлофановую сумку бросил в урну.

– Пошли, – сказал он устало и зашагал в сторону Ленинградского проспекта.

– Ты куда? – спросил Алик.

– Долги платить.

– Кому?

– Фатиме.

– У тебя же доллары!

– Поменяем! – беззаботно хмыкнул Михась, первый раз оглянувшись на поотставшего Алика.

Двести долларов они поменяли в киоске возле моста – каждому досталось почти по три тысячи.

– А с остальными как? – спросил Алик, стараясь наполнить свой голос безразличием, хотя оба прекрасно понимали – повис между ними вопрос, самый важный вопрос, который определит их отношения на ближайшее время, а то и навсегда.

– Не боись, Алик, – обернулся Михась. – Пополам. Все пополам. И деньги, и работа, и все, что дальше случится. Согласен?

– Куда деваться! – весело ответил Алик.

– Это не ответ.

– А что ты хочешь услышать?

– Слова, у которых может быть только один смысл. Да или нет. Все остальное – от лукавого.

– Хорошо... Да, я согласен.

– Мы на равных?

– Да.

– Во всем?

– Да, Михась, да. Я не дрогну. Не слиняю.

– Это хорошо, – Михась отошел к магазину одежды и там, забившись в угол между забором вдоль железной дороги и стеклянной витриной магазина, набитой мужскими манекенами, отсчитал и вручил Алику девятьсот долларов. – А сотню ты получил рублями. Вопросы есть?

– Вопросов нет.

– Я рассчитываюсь с Фатимой, а ты весь заказ повторишь. Справедливо?

– Вполне. Послушай, Михась... Как-то ты заговорил по-другому... У нас с тобой таких вот подсчетов никогда не было... Я думал, что и не будет. А тут вроде мы мелочиться начали...