Антон Леонтьев - Девять с половиной идей

– Доктор Сайтон, – рассмеялась Инна, – что такое деньги? Только то, что заставляет их владельца чувствовать себя уверенным. Я полностью полагаюсь на вас, применяйте все, что сочтете нужным… Дочь – это единственное, что у меня есть на всем свете. И я хочу, чтобы ее жизнь сложилась удачнее, чем моя…

Обещания доктора Сайтона, директора гигантского медицинского центра в Бостоне, оказались не просто словами. Благодаря специально разработанной им системе медикаментозного, тренировочного лечения, которое было сопряжено с постепенным оперативным вмешательством, удалось достичь поразительных успехов. Аня, или, как теперь она именовалась, Энн, выздоравливала необыкновенно быстро, однако приходилось бороться с рецидивами болезни и с психологическими травмами, которые успели оказать влияние на девочку.

Первые годы ее жизни прошли в медицинском центре, но здесь все походило на дом, было много игрушек, воздуха и веселья. Однако Энн приходилось затрачивать огромные усилия, чтобы сделать первые шаги, неумелые и корявые.

Для своего возраста она была очень умна, схватывая все на лету. Инна приняла решение и следовала ему до конца. Энн никогда не узнает правды ни о своем истинном происхождении, ни о том, что она удочерена, ни тем более о том, что она племянница Инны, которая была для нее мамой, Энджелой Харрисон. Поэтому Инна прикладывала все усилия, чтобы девочка стала стопроцентной жительницей Австралии или Америки, чтобы она даже на подсознательном уровне забыла о том, что родилась в России.

– Мама! – кричала ей по-английски Энн. – Я сегодня смогла сама спуститься с лестницы, ты представляешь! И ноги не болят.

– Правда, моя радость? – спрашивала Инна, обнимая ее.

Энн была для нее больше, чем дочь. Она заменяла ей теперь абсолютно все. Инна знала, что у ее дочери будет многое – лучшая школа, университет, работа, любящий муж и дети. «У нее будут деньги, много денег, которые облегчат ей существование. Они не станут самоцелью, как у меня, – думала Инна, – они будут только приятной неожиданностью, когда девочка узнает, что обладает состоянием в несколько десятков миллионов долларов. Энн – это другое поколение, и она сможет исправить все, что сделала я…»

– Энн, скажи мне честно, – спросила Инна, глядя в глаза дочери, – у тебя правда не болят ножки?

– Ну если только чуть-чуть, – ответила та, улыбаясь, однако сквозь ее улыбку проступало страдание.

– Ничего, это скоро пройдет, – прошептала Инна, обнимая ее и целуя.

Она сама верила в это, иногда задаваясь вопросом, почему судьба послала ей Энн. Она не заслужила ее, она – убийца. Иллюзий на собственный счет у нее не было, однако Инна старалась не думать о прошлом, целиком посвятив себя дочери.

– Ну вот, лечение подходит к концу, – сказал Сайтон, когда Энн отпраздновала свое трехлетие. – В любом случае до того, как она вырастет, придется регулярно принимать кое-какие препараты и витамины, ей рекомендуется гимнастика, но худшее позади. Кстати, я посоветовал бы вашей дочери заняться игрой на каком-нибудь музыкальном инструменте, это и отвлекает, и одновременно полезно для нее…

Совет доктора Сайтона оказался пророческим. Когда Инна и Энн вернулись на ферму в Австралию, где девочку привели в трепет страусы и огромный старинный дом, то там ее ожидал подарок – массивное черное фортепиано. Энн пришла от него в полный восторг и сразу же попыталась что-то наиграть, не имея ни малейшего понятия о нотах. И надо же, у нее получилось.

– Вы знаете, миссис Харрисон, – сказала специально приглашенная учительница, – у вашей дочери есть способности. Я никогда не захваливаю своих учеников, предпочитая суровость и критику излишней восторженности, но, кажется, это талант. Такое бывает один раз в сто лет, когда в ребенке природой или Провидением заложено нечто, что делает его вундеркиндом. Скажу честно, моя миссия на этом исчерпана, у меня слишком маленькая игровая практика, чтобы дальше заниматься с Энн. Советую вам не откладывать и отправиться в Сидней, в консерваторию, и переговорить с тамошними специалистами.

Это были не пустые слова, так как суровые специалисты в консерватории, которые вначале скептически отнеслись к просьбе Инны прослушать ее дочь, после первой минуты игры задумались, на третьей стали внимательно прислушиваться, на пятой бросать друг на друга красноречивые взоры, и в конце концов пожилая дама, которая держала в кулаке всех пианистов Австралии, заметила:

– Ну что же, кажется, исходный материал имеется. Из этого может получиться что-то достаточно оригинальное, если приложить огромные усилия…

Потом выяснилось, что для этой дамы подобная оценка равносильна величайшей похвале. Так же она высказалась бы и об игре юного Моцарта, доведись ей жить в восемнадцатом столетии.

Инна была в полном восторге. Музыка, та область, в которой она всегда считала себя обделенной и которой интересовалась только по настоянию Эрика, чтобы в нужный момент уметь отличить Чайковского от Пресли, казалась ей какой-то волшебной и завораживающей сказкой.

…Прошло несколько лет. Энн стала заниматься музыкой на профессиональном уровне. Поэтому ей пришлось переселиться в Сидней, Инна последовала за ней. Она радовалась успехам дочери, переживала за нее. И знала, что всего через пять-семь лет Энн станет известна во всем мире. Она просто обязана стать самой лучшей.

– Мам, а что вы делаете со страусами потом? – как-то спросила Энн при посещении фермы.

Инна смутилась, она не знала, как объяснить дочери, что выросшие птицы потом просто умерщвляются и используются в качестве деликатесного мяса.

– Я знаю, – заключила девочка за нее. – Их потом уничтожают. Но им же больно, мам, разве ты не понимаешь? Они как люди, а людей нельзя убивать, ведь так?

Инна взглянула на дочь, которая иногда пугала ее своими взрослыми рассуждениями и серьезностью, необычной для семилетней девочки. Ее глаза порою вспыхивали каким-то таинственным огнем.

– Разумеется, малышка, – ответила Инна. – Людей нельзя убивать, и животных тоже… Они такие же, как мы…

Именно после этого разговора она решила продать ферму, то единственное, что приносило ей хоть какое-то удовлетворение. Но теперь ей это не требовалось, у нее была Энн. Инна расширила сеть мотелей, занялась бизнесом, связанным с недвижимостью. Она хотела, чтобы Энн, когда вырастет, ни в чем не нуждалась. Инна знала, что любовь к дочери стала ее манией, но не могла ничего с собой поделать. Прогнозы ее менеджера господина Штраузе полностью оправдались, после нефтяного бума в начале девяностых она смогла увеличить свой капитал практически вдвое. Штраузе, беря не самые маленькие комиссионные и получая не самое маленькое вознаграждение, ввел Инну в самые высшие слои общества.