Наталья Лебедева - Склейки

– В смысле?

– В том смысле, что лучше бы, чтобы мэром был свой человек. А как еще? И вот тогда губер, как говорят, стал зазывать Волкова к себе и выпытывать у него подробности. Тот сопротивлялся – видимо, мэр здорово тогда его пугнул. А потом губер приставил к Волкову охранника. Тот подуспокоился, приободрился и стал рыть снова.

– А зачем рыть снова? Ведь был же уже компромат.

– Компромат был.– Поняв, что придется растолковывать каждую мелочь, Егор шумно выпускает воздух через нос и продолжает: – Но им был нужен не всякий компромат.

– Как это? А какой?

– Вот смотри.– Егор наклоняется ко мне близкоблизко. Его нос теперь смотрит прямо в вырез моей нескромной маечки. Я зябко повожу плечами, и Дима, пододвинувшись, обнимает меня рукой за плечи, чтобы согреть.– Был я в областной администрации, и на столе у начальницы пресс-службы, когда она вышла, видел интересную записку, что, мол, жители областного центра платят за тепло и горячую воду сто сорок процентов от стоимости услуги. А что мэр кричит вместе с энергетиками? Что горожане платят восемьдесят процентов, и разницу покрывает город. Так?

– Так.

– Это компромат на мэра?

– Ну...– отвечаю, посомневавшись: ожидаю подвоха,– думаю, что да, компромат.

– А они его опубликуют?

– Нет?

– Конечно, нет.

– А почему?

– Потому что за городскими энергетиками стоят областные, за ними – федеральные, а значит, не все деньги оседают в городе...

– И если они об этом начинают говорить, получится – пчелы против меда?

– Конечно! И так если не во всем, то во многом.

– И что получается?

– А получается хитрая вещь: значит, им нужен такой компромат, который не затрагивает никого, кроме мэра,– раз, и который можно доказать в суде – два. А доказательства должны быть железными, потому что дураку ясно, что мэр без боя не сдастся.

Егор рассказывает, и все кажется мне таким простым и логичным, что даже странно, как я могла не додуматься до этого сама. Но дальше достроить цепочку почемуто не могу.

– А Волков...– Я даже не могу сформулировать вопрос, но Егор подхватывает сам.

– Волков,– говорит он,– вполне мог собрать и кристаллизовать именно такую информацию. Он же не дурак и в теме.

– Так.– Я тру висок, чтобы вспомнить все, что было непонятно, прояснить все вопросы.– Значит, получается, что Волков сначала собирал информацию для себя и хотел передать ее Эдику. А потом на него наехали, и он резко передумал. И тогда получается, что Эдик, зная, что документы есть, достал их сам, и появилась та кассета. А Волков продолжил собирать компромат, но делиться им уже ни с кем не собирался. И что же потом?

– А потом,– Егору, похоже, нравятся такие головоломки,– дочка Волкова начинает встречаться с сыном мэра.

– И?

– Ну что и?! Оксана, в самом деле! Волкову надо выбирать между губернатором и дочерью.

– И он не хочет отдавать компромат?

– Видимо, да.

– А Эдик?

– Давайте думать...

Мы вынужденно замолкаем, потому что мимо нас вереницей проходят в зал окоченевшие на улице диджеи.

– Смотрите,– говорит Егор.– Волков хочет, чтобы о компромате все забыли. А у Эдика есть кассета. Эдик, как и все, знает, что изменилась расстановка сил. А деньги он любил всегда. Тогда логично предположить, что Эдик решился на шантаж. Не зря же кассета появляется в офисе в день убийства.

– Значит, Волков? – с дрожью в голосе спрашиваю я. Меня трясет от страха, от того, что я теперь знаю ответ, и огромный камень сваливается у меня с души.

– Или охранник,– задумчиво произносит Димка.

– Что, собственно, одно и то же...– констатирую я.

– А вот этого, ребят, я уже сказать не могу. Все, что знал,– сказал.

Тон Егора меняется, он снова игрив. Егор встает с диванчика и протягивает мне руку:

– Оксаночка, ты танцуешь?

– Ну да.– Я не ожидала такого вопроса и отвечаю с сомнением, не зная, как посмотрит на это Димка.

– Тогда пойдем, потанцуем? – Егор провожает меня к залу, откуда уже слышится начало медляка, и у самой двери обнимает за талию, ведя в танце. Мы медленно подтанцовываем к елке, где топчутся все остальные. Чтобы разбить затянувшееся молчание, я спрашиваю:

– А почему вы ушли с телевидения?

– А где мне там работать, Оксана? В новостях? Так я уже не мальчик, чтобы бегать и снимать всякие выставки.

– Ну почему,– возражаю со смехом,– вот на областном телевидении все «Новости» пенсионного возраста.

– Так они больше ничего не могут. А я – умный.– Егор улыбается и сжимает мою ладонь сильнее, чем хотелось бы.

– А политическая программа? У вас, как я понимаю, была своя программа?

– Была. Итоговая. Аналитическая. Но кому это сегодня надо – анализировать политику? Настоящий анализ уже никому не нужен. Нужно, чтобы журналист мочил того, кого скажут,– заказуха. А это, во-первых, не интересно мне, а во-вторых – зрителям, потому что зрители не дураки, все понимают и программы такие не смотрят. В девяностые было интересно. Сейчас – смертная скука.

– А чем вы сейчас занимаетесь?

– Да так... Разным там...– Егор не договаривает и только крепче прижимает меня к себе. Мне неприятно, но тут за его плечом появляется Дима.

– Егор, разреши? – говорит он и выдергивает меня из Егоровых рук.

Мелодия заканчивается, мы идем за столик и видим, что Егор уже там, сидит в окружении Лизы, Анечки и Надьки и хохочет.

– Оксана,– говорит он, протягивая мне листок бумаги,– вот тут номер моего мобильника, если надо будет что-то уточнить – звони.

Я беру листок и благодарю. Мне наливают вина, мы чокаемся со всеми подряд, смеемся, болтаем, а когда я вспоминаю про Егора и оборачиваюсь, его уже нет.

Я пьяна, голова кружится, и Дима, вызволив из гардероба мою шубу, выводит меня на свежий воздух. Метель бьет в лицо, снежные ленты вплетаются в мои волосы, путаются в кудряшках. Дима то и дело кутает меня в воротник и обнимает, чтобы я не замерзла.

– Слушай,– я сейчас на тонкой грани между опьянением и трезвостью, в том состоянии, когда мозг свободен и не скован,– если убили Волков и охранник, то значит, они и выкрали кассету?

– Ну да,– отвечает Дима, заботливо стряхивая снег с моих волос.– Тем более что им и была нужна кассета.

– А как они узнали, что она у меня?

Дима не может ответить; похоже, его не слишком заботит ответ, и меня это задевает. Подстегнутый раздражением мозг работает в полную силу.

– Как Волков и его охранник могли вернуться в офис после эфира так, чтобы их никто не видел? Почему Эдик не поехал домой? Почему остался ждать их? Почему такие серьезные вопросы надо было решать в переполненном офисе? Зачем Эдик надел свои игрушечные наручники? Почему потерялась кассета, и если Эдик ее спрятал, то почему в такое странное место – у косяка балконной двери?