Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в сто карат

– Тоже мне, открытие! – я разочарованно откинулась на спинку кресла. – Я еще когда уж заметила на нем это потрепанное пальто и шляпу, я и Бугайцу вашему сказала, что все это было ему словно не по размеру и слишком бросалось в глаза.

– Да, но дело не только в этом. Обнаружилось, что на убитом – дорогое шелковое белье, тонкие шерстяные носки, «саламандровские» добротные ботинки. На руке – швейцарские часы, и не подделка, а настоящий фирменный хронометр. А кроме того, ваш убитый, если судить по ухоженной внешности, был большим сибаритом: он стригся у хорошего парикмахера и регулярно делал маникюр.

– Ого! – уважительно произнес Антон.

– Погодите, какой парикмахер? – удивилась я. – Я точно помню: длинные седые пряди, причем неровно остриженные. Или что, мода изменилась?

– Нет, моя дорогая. Это парик.

– Парик?!

– Да. И под ним – густые черные волосы, вполне аккуратная стрижка. И еще одно. Сколько, вы говорили, было лет убитому?

– Если по виду судить, то – за пятьдесят…

– Не больше тридцати пяти. Молодой еще, в сущности, человек.

– Молодой?!

– Да. Я понимаю, можно было легко подумать, что он старше: седой парик сильно старит, и потом, изуродованное лицо тоже никого не молодит. Но эксперт-специалист в возрасте ошибиться не мог.

– Так вот почему он так резво бегал, – пробормотала я. – То-то я удивлялась: совсем почти не отставал…

– А что его одноглазость? – оживился Антошка. – Что сказал эксперт?

– Очень немного: очень старая, десяти-пятнадцатилетней давности рваная рана глаза с выпадением внутриглазной ткани. Механическое повреждение. Могло случиться от чего угодно…

– А мы-то думали, что это он в такси глаз свой оставил, – съязвила я, раздражаясь все больше и больше оттого, что Антон буквально пожирал Аду глазами. – Тоже мне, эксперт! Такой диагноз и я могу поставить!

– Перестань, Юлька! – отмахнулся Антон. – Итак, дело ясное, подводим итоги: во-первых, совершенно очевидно, что завтра с утра нам надо рвануть к этой самой санитарке, причем допрос ей учинить наиподробнейший: почему она выдала тело? Как это произошло? Кому? Пусть опишет похитителей как следует! Прижать ее к стенке. Пригрозить, если понадобится… Дальше, если успеем, надо бы к детям похищенной бабули смотаться. К настоящим детям, я имею в виду. Во-первых, узнать, что нового; во-вторых, спросить, не появлялся ли Одноглазый и у них – в сущности, нам с его внешностью повезло, такого типа любой запомнит…

– Самое главное, необходимо узнать подробности жизни этой Руфины Нехорошевой. Когда тайна формируется около восьмидесятилетней женщины, тут и сомнений нет, что на девяносто процентов – дело в ее прошлом, – заметила Ада, очень аристократично оттопырив мизинец и поднося к губам чашку. – Если вы позволите дать вам один совет – ведь вы же позвали меня дать совет? – то я бы порекомендовала сделать так. К детям Руфины нужно пойти вам, Юлия. Оба ее сына – люди уже пожилые, это значит, что они уже несколько лет находятся под сильным влиянием Сатурна, планеты тихой и действующей на низкой энергетике. Вы же, Юля, – Овен. Обычно Овен не слишком прислушивается к голосу Сатурна, но за одним исключением: в период опасности или сложной жизненной ситуации Овен начинает слышать Сатурна, может быть, даже лучше, чем Козерог; другой вопрос, как он отнесется к услышанному. О Близнеце же этого не скажешь, – добавила она, обращаясь к Антону.

– Как вы узнали, что я – Близнец? – поразился он. – Интуиция?

– Не только, – она снова улыбнулась, и опять это была какая-то новая улыбка! – Я просто некоторое время понаблюдала за вами обоими. Вы смотритесь восхитительной парой, хотя на первый взгляд и может показаться, что вы часто спорите и пикируетесь. Но на самом деле споры эти происходят только по одной причине – оба вы неутомимы, активны, склонны к познанию. Такой тандем у Овна складывается только с Близнецами. Ну и еще. Знакомя нас, Юля сказала, что вы – ее добровольный помощник, причем очень инициативный. А Близнецы испокон веков предпочитают вести деятельность, связанную с беспрерывной сменой впечатлений… Итак, – сказала Ада, немного помолчав и поднимаясь, чтобы покинуть мой дом, – на сегодня, я думаю, хватит. Если никто из вас не возражает, то давайте встретимся завтра в это же время.

– Погодите, а как же версия об отправке тела в Германию, Хагенсу этому? – вспомнила я.

– Эта версия пока отменяется. Вы же сами убедились, какой шум поднялся вокруг истории с пропажей бабулиного тела. Стоит ли этот скандал выделки? Я лично, если бы возглавляла банду похитителей трупов, – на этих словах Ада мечтательно прищурилась, – ни за что не пошла бы на такой риск ради одного-единственного, к тому же немолодого тела. Нет, преступникам нужна была именно Руфина – иначе зачем же они звонили в больницу? Интересовались ее здоровьем?

– Я тоже считаю, что Хагенс из-за одного тела светиться не стал бы. Его интересуют оптовые поставки, – согласился Антон.

Сказать, что на другое утро после первого совещания Антон был настроен по-боевому, – значит не сказать ничего. Подозреваю, что он ужасно стыдился передо мной вчерашнего конфуза с его невольным заточением в помещении морга и стремился во что бы то ни стало реабилитироваться любым способом. Это намерение вылилось у него в бешеную активность, которая срикошетила по мне особенно больно: меня, привыкшую вставать как можно позже, а ложиться под утро, подняли сегодня практически глубокой ночью – в семь утра.

Если в один суровый день я настолько провинюсь перед обществом, что оно захочет придумать для меня какое-нибудь особое, невыносимое наказание – то моим палачам не понадобится ни испанского сапожка, ни дыбы, ни тисков, в которых грешнице зажимают ее белоснежные пальчики. Для того чтобы обречь Юлию Воробейчикову на вечную пытку, достаточно только принять закон, согласно которому меня ежедневно надо будить в семь утра! Каждый день – в семь утра! Ежедневно – в семь!

Страшнее этой необходимости для меня нет ничего на свете.

По натуре я «сова», и довольно свободный рабочий график (а я работаю, напомню, ведущей криминальной рубрики в молодежной газете «С тобой») позволяет, слава те господи, не вставать с петухами.

Но сегодня…

Почти ничего не соображая, с трудом раздирая слипшийся в мозговых извилинах туман, я, как сомнамбула, натыкаясь на двери и косяки, искала дорогу в ванную, потом (минуя кухню!) обратно в свою комнату; Антон, отказавшись разуться и пройти, живым укором стоял на пороге нашей квартиры и отбивал безвозвратно убегавшее время носком кроссовки.

– А-аа-ззззз-ааа, – я хотела спросить «а зачем так рано?», но выдавился только сладкий зевок.