Лариса Соболева - Белая кошка в светлой комнате

– Что, подыхать неохота? А никто не хочет подыхать. Ты написал донос на Огарева? Отвечай, сука!

– По… мо… ги… – шевельнул тот губами.

– Отвечай, ты писал донос? А Лене записку? Кто написал ей записку? Ты? – безжалостно тряс его Фрол. – Говори, иуда! Говори!

– Фрол Пахомыч, он помер, – сказал Федька.

Фрол бросил безжизненное тело, вытер рукавом лицо, спросил:

– Ты откуда взялся?

– За вами бежал.

– Бери его за руку.

– Зачем? – попятился Федька.

– Оттащим подальше на пустырь, собаки подметут.

Время было не сытое, насчет собак Фрол верно сказал: одичавшие псы, облюбовавшие пустырь, нападали даже на людей.

Самойлов не стал прогонять Федьку, привел его к себе домой, напоил водкой, чтоб тот легче пережил события ночи, и постелил ему на полу. Мальчики спали в соседней комнате.

Рана от ножа была глубокая, Федька помог ее перевязать, так как обращаться к врачу Фрол не собирался. Коптев оставил его в неведении, один он действовал или с кем-то. Однако Фрол подозревал, что и Сальников участвовал в заговоре, поэтому решил прощупать его, обдумывал, как это сделать.

А через день поздним вечером раздался резкий стук в дверь.

– Кто это? – насторожился Федька, живший все это время у Фрола. Чтоб его Самойлов не выгнал, он управлялся по хозяйству, проявив неплохие познания в этом деле.

– Не знаю, – вставая со стула и выходя из кухни, сказал Фрол, затем бросил через плечо: – Спрячься в ванной.

Стук повторился. Фрол попросил Дениску Огарева открыть, сам же стал у двери своей комнаты, глядя через стекло на вход. Рука сжимала пистолет. Но это была Даша, бывшая домработница. То, что она принесла, привело его в шок – карман от гимнастерки и… донос на него! По почерку он не смог определить, кто написал пасквиль, обнюхивал карман, пытаясь разгадать запах кляузника. Теперь следовало действовать решительней и что-то придумать. Донос накатал кто-то из сослуживцев, Фрол в этом не сомневался, ведь с обычными людьми он вообще не общался. Почерк! Только по нему можно узнать автора. В доносе было много ошибок, буквы написаны вкривь и вкось, следовательно, этот человек малограмотный. Но таких полно в управлении. А образцы почерка хранились в кабинете Якова Евсеевича, куда Фрол не имел доступа. Как же быть? Промедление смерти подобно в прямом смысле. Писаке ничего не стоит накатать новый донос, а там разбираться никто не будет – поставят к стенке, как Огарева.

С утра пораньше Самойлов отправился на службу, придумывая тысячи уловок, при помощи которых можно было пробраться в кабинет Якова. И ни одна не удовлетворяла его, но он все равно шел целенаправленно в его сторону, хотя начальника еще не должно было быть на службе. А если отвлечь дежурного и взять, то есть украсть ключ? Фрол поболтал с дежурным, чего раньше не делал, и не придумал способа удалить того. Это не ночь, чтоб отправить его за водкой, как он сделал, когда намеревался освободить Огарева. Фрол взял ключ от той комнаты, в которой ему был определен стол и стул, одним словом – рабочее место.

Самойлова просто-напросто тянуло к кабинету начальника, и ноги сами привели в тот коридор, куда в разные комнаты водили на допросы арестованных. Фрол замер, глядя в полумрак длинного коридора. Это страшная дорога, возможно, и ему придется пройти ее… теперь уже в другом качестве – в качестве заключенного.

Вдруг в полумраке он заметил сгорбленную фигуру. И стояла та фигура, прижимаясь плечом к стене, возле кабинета начальника. Фрол подошел и спросил:

– Яков Евсеевич еще не пришел? – Фигура повернулась к нему. – Дума? Здравствуй. Ты что тут делаешь?

– Яков Евсеевич просил с утреца зайти.

Фрол обратил внимание на синяк на левой части лица. По словам Дарьи, она ударила мужчину, который на нее напал, как раз по левой стороне, а карман оторвала справа.

– Кто это тебя так? – полюбопытствовал он.

– Грабители напали. Ночью. Развелось их…

Фрол опустил глаза на гимнастерку. Правый карман пришит грубо и отличался от гимнастерки цветом, был более выцветшим – явно спорот со старой гимнастерки.

– Пойдем-ка ко мне, дело есть.

– Так ведь начальник… – стал отказываться тот.

– Идем, идем! Якову Евсеевичу я сам доложу, где ты.

Он привел его в пустую комнату, где стояли два стола и несколько стульев, два шкафа и сейф. Дума после приглашения присел на краешек стула, хлопал мутными глазами и противно скалился, а Фрол положил перед ним чистый лист бумаги, ручку с пером, пододвинул чернильный прибор и сказал:

– Напиши под мою диктовку, у меня рука болит. Тоже напали, поранили.

– Я ж пишу плохо, – обмакнув перо в чернила, признался Дума.

– Сойдет. Твоя писулька не в дело пойдет, а по назначению. Пиши: «Вам надлежит прибыть в течение дня к Самойлову Фролу Пахомовичу по адресу: улица Карла Маркса, тридцать четыре, комната сорок один». Написал? Дай сюда.

Пока Дума выводил каракули, Фрол развернул под столом донос и положил его на колени. Почерк был один к одному! На обратной стороне он настрочил адрес.

– Ну вот, – сказал Фрол, – а теперь отнеси записку Федору Косых, адрес я сейчас напишу. Скажи, чтоб не пугался, это не повестка, а просьба. И учти, если его нет дома, жди хоть до ночи, но отдай лично в руки.

Не посмел Дума возражать, ушел. Самойлов усмехнулся: Федьку Косых он не дождется, а его, Фрола, – да. Выждав пару часов, он вошел к начальнику:

– Разрешите отлучиться, Яков Евсеевич, часа на два-три?

– По какому делу? – сверкнул тот очками.

– Пройдусь по нескольким адресам. Поступил сигнал, будто по этим адресам проживают подозрительные личности, хочу проверить.

– А чего ты, а не кто другой? У нас для этого есть люди.

– Самому надежней.

– Что ж, иди.

Дума торчал у дома Косых, сидя на бревне. Когда Самойлов подошел к нему, он встал и доложил, что Федьки дома нет.

– Ладно, позже зайдешь, а сейчас поехали со мной по адресу.

На трамвае добрались до окраины, шли пешком через невспаханное поле, затем мимо реки, заросшей камышом. Ничего не подозревающий Дума, ибо мозгов у него было меньше, чем у барана, семенил за Самойловым.

– Куда ж мы идем? – все же поинтересовался он. – Вон и домов уж нет…

– Везде живут люди. Мы в засаде посидим.

Возле ивы, окруженной камышом, Фрол остановился, угостил Думу папиросой «Казбек». Тот, привыкший к «козьей ножке», уважительно крякнул, с наслаждением затягиваясь офицерским дымом. Фрол посмотрел вокруг, чтоб случайно никого не оказалось поблизости, и сказал:

– Здесь привал сделаем. Ну, что, Дума, потолкуем? Ответь мне: зачем накропал на меня донос?

– Какой донос? – чуть не подпрыгнул тот на месте.

Фрол вытащил истерзанный лист, переданный ему Дарьей.

– А вот этот.