Полина Дашкова - Небо над бездной

– В степи, стало быть, начало двенадцатого. Ладно, до полуночи времени достаточно.

Он опять задумался, вздыхал, хмурился, качал головой, иногда зевал, прикрывая свою фарфоровую пасть ладошкой.

– Федор Федорович, мы пойдем в бизнес? – спросил Зубов через несколько минут, едва сдерживая раздражение.

– Нет, здесь лучше, – невозмутимо улыбнулся Агапкин. – Мне на людей интересно поглазеть, и спать я не хочу нисколько. К тому же вот объявляют посадку. Подъем, чекушник.

Ивана Анатольевича задело, что старик, хоть и углубился в свои причудливые размышления, однако первым расслышал в невнятном бормотании радиоголоса номер их рейса. Пока шли к самолету, Федор Федорович продолжал зевать.

– Прилетим, отоспимся в гостинице, – сказал Зубов.

– Не надейся. Сразу поедем к развалинам. Мы же не забавы ради рисовали схему лабиринта. Вот она очень нам пригодится, эта схема.

Зубов, несмотря на полусонное состояние, все-таки разозлился и нарочито вежливо произнес:

– Федор Федорович, вы затеваете какую-то хитрую операцию. Объяснять мне ничего не желаете. Могу я задать самый элементарный вопрос?

– Можешь.

– На чем мы поедем к развалинам?

– На машине.

– На такси?

– Нет. Ни один таксист ехать туда не захочет. Ты сядешь за руль.

– Отлично! А где, позвольте спросить, мы добудем машину? Там, я знаю, проблема с ренткарами!

– Не твоя забота, машина будет, я уже договорился.

– С кем?

– С хозяином гостиницы.

– Хорошо, допустим. Но вы забыли, что развалины теперь охраняемый объект.

– Ничего, у меня там дворник знакомый.

Иван Анатольевич так и не понял, была это очередная шутка или старик действительно рассчитывал проникнуть на охраняемый объект с помощью знакомого дворника. Он пытался спросить, уточнить, но тщетно. Едва опустившись в кресло в салоне первого класса, Агапкин заснул и спал крепко, как дитя, до самой посадки.

Мюнхен, 1922

Ровно в пять Федор постучал в дверь княжеского номера. Никто не ответил. Он спустился вниз и узнал у портье, что господин Гурджиев никуда из отеля не уходил.

«Все еще дрыхнет, – решил Федор, – ну и славно, пообедаю спокойно, авось появится через полчасика».

Обеденный зал был маленький и почти пустой. Стены украшали морские пейзажи в толстых золоченых рамах, возле посудного шкафа стоял, прислоненный к стене, огромный ржавый якорь. За барной стойкой дородная девица в детской матроске лениво щелкала костяшками счетов. В камине пылал огонь. Занято было всего два столика. Ни на кого не глядя, Федор сел у окна, спиной к залу, принялся изучать меню. Заказал жареную свинину с картофельным пюре и кружку светлого пива.

Он отлично выспался, с удовольствием принял горячий душ, побрился новеньким безопасным лезвием. Берлинские страхи рассеялись. Федор заверил себя, что здесь, в Мюнхене, слежки и провокаций быть не должно. Никто не знает, куда они с князем уехали. Пусть теперь ищут его в Берлине люди Радека и прочие любопытствующие.

Моросил дождь. За окном открывался вполне обыденный пейзаж. Ствол дерева, угол дома, витрина бакалеи, силуэт кошки в окне над витриной. Но сквозь дымку дождя, в нежном сумеречном свете, все казалось чудесным, одушевленным, словно пейзаж был только что написан неведомым художником, еще не просохли краски, и Федор – единственный зритель этого маленького мгновенного шедевра.

Проехал мальчик на велосипеде, прошла старушка под черным зонтом, кошка спрыгнула с подоконника, гуще полил дождь, пейзаж изменился, и почему-то стало грустно, что вот такое сочетание линий, красок, бликов, капель на стекле никогда больше не повторится. Федор оторвал взгляд от окна, оглянулся. Через зал прямо к нему шагал князь.

– Что ж не разбудил меня, дорогой?

Веки его распухли, мешки под глазами стали темней и тяжелей, на мятых щеках чернела двухдневная щетина. Под пиджаком все та же лиловая сатиновая сорочка, но теперь появился галстук, синий, с зеленой искрой.

– Я стучал, вы не ответили, – сказал Федор.

Князь громко отодвинул стул, уселся, небрежно пролистал книжку меню, отбросил в сторону.

– Слушай меня внимательно. Я буду знакомить тебя с доктором Крафтом, ты сиди и молчи.

– То есть как?

– А вот так. Молчи, будто ты глухонемой. Можешь улыбаться. Но ни слова, ни звука. Откроешь рот только по моей команде. Понял?

– Нет.

– Напрасно не понял. Это важно для тебя. Если хочешь выполнить задание, ты должен мне полностью доверять и подчиняться.

Федору захотелось крикнуть князю что-нибудь грубое, оскорбительное, стукнуть кулаком по столу, встать и уйти. Но он сдержался и послушно кивнул.

Девица в матроске принесла кружку пива, спросила князя, что он желает заказать. На своем ломаном немецком он попросил порцию белых баварских колбасок. Девица сказала, что колбасок нет, предложила свиные ножки, гуляш, суп. Но князь настаивал на колбасках, потребовал сию минуту отправить кого-нибудь в мясную лавку.

Девица была терпелива, хорошо воспитана, однако скоро между ней и князем стал вибрировать воздух, голоса зазвучали громче, раздраженней, наконец она не выдержала, тихо, сквозь зубы, выругалась и удалилась.

Федор не вмешивался, дул на пивную пену, смотрел в окно. И вдруг низкий мужской голос у него за спиной произнес:

– Колбаска не должна слышать, как часы бьют полдень. Разве вы не знаете эту старую баварскую поговорку? Белые колбаски здесь принято есть только на завтрак. Мое почтение, господин Гурджиев.

Федор видел доктора Эрнста фон Крафта лишь на фотографиях. Самая поздняя – групповой снимок участников венского конгресса по мозговой хирургии 1913 года. По описанию Михаила Владимировича, Эрни был невысокий, полноватый лысеющий блондин с мягкими неправильными чертами. Серые, глубоко посаженные глаза, круглые щеки, нос большой, слегка курносый, под ним пушистые светлые усы.

Перед отъездом Федор долго через лупу рассматривал лицо Эрни, но не надеялся узнать его при встрече. Однако узнал мгновенно, еще до того, как князь сказал:

– Добрый вечер, господин Крафт. Рад вас видеть. Это Теодор, мой ученик. Он, к сожалению, не говорит ни на одном из европейских языков.

Князь произнес это быстро, бойко, почти без акцента и принялся гипнотизировать доктора многозначительным взглядом. Федор привстал, молча поклонился.

Эрни чем-то неуловимо напоминал Михаила Владимировича. Та же приветливая улыбка, сухое тепло ладони, в меру крепкое рукопожатие, спокойный, доброжелательный взгляд. Внешне два доктора были совершенно не похожи. Эрни полный, круглолицый. Михаил Владимирович выше, худее, седой, но без лысины, и усов никогда не носил.

Князь вдруг стал болтать без умолку, тщательно выговаривал слова, почти не делал грамматических ошибок.