Екатерина Лесина - Маска короля

Следующий вопрос: а смысл? Зачем представляться филиалом Союза? Полузаконной организации, которая находится у черта на куличках?

Ответ не заставил себя ждать. Именно потому, что секта, и именно потому, что на куличиках. Во-первых, головной офис далеко, значит, здесь о нем информации крайне мало, да и интересоваться никто не станет. Ну, вкладывают буржуи свои капиталистические доллары в детишек, так бог им в помощь. Во-вторых, тот, кто запустил эту карусель, человек умный, заранее планирует свой выход из игры – через год, два, три – не важно. Важно, что когда откроется правда, все грехи спишут на американцев, а там опять же – где та Америка, попробуй, дотянись! А если и дотянешься, радости тебе от этого не прибавится, ибо Уильям Снольски о российском филиале своего Союза знать ничего не знает и ведать не ведает.

Черт… Черт. Черт! С таким ему сталкиваться еще не приходилось. Бывало, секты маскировались под альтернативные религиозные течения, под психологические клубы, кружки по интересам и так далее, но чтобы кто-то маскировался под секту? С одной стороны, Локи пребывал в замешательстве, а с другой… Если убрать организатора, все развалится, и играть придется против человека, конкретного человека, а не против безликой живучей гидры. В этом были свои преимущества и свои недостатки.

Самое большое преимущество – у больших сект всегда имеются финансовые и человеческие ресурс. Крысиный король пока один, он никому не доверится настолько, чтобы попросить помощи. И самый существенный недостаток – исполнителям нужно давать команду, отсюда – задержка реакции, которая не раз спасала его шкуру; Крысиный король действует сам, а в уме и оперативности ему не откажешь.

И еще: в конце письма Гера попросил, чтобы Локи срочно с ним связался, причем по телефону, почта, даже сверхбыстрая, электронная, его не устраивала.

Интересно, зачем он понадобился другу?

Когда раздался телефонный звонок, Максим Ильич занимался интереснейшим делом – пытался стереть широко известное всей стране матерное слово из пяти букв, выцарапанное каким-то хулиганом на спинке его стула. Слово не стиралось, и дед Мороз начал раздражаться, а тут еще и телефон. Звонок двойной, внутренний, не иначе, как опять кто-то кабинетом ошибся, только от дел его отрывают, никакого покоя.

– Да! – рявкнул он в трубку, чтобы на том конце провода мгновенно сообразили, что следует незамедлительно извиниться и отключиться. Не извинились и не отключились. Наоборот, холодный строгий голос потребовал: незамедлительно явиться пред ясные начальственные очи. Что-то новенькое и вряд ли хорошее.

Интуиция его не обманула: начальник был не просто зол, он весь трясся от ярости. Орал, выплевывая слова со скоростью пулемета. А причина сего высочайшего гнева была проста – школа-интернат. Мало того, что Максим Ильич, манкируя своими непосредственными обязанностями, начал играть в частного детектива, так он еще осмелился побеспокоить директора столь уважаемого в городе учреждения! И, заметьте, без санкции, постановления или хотя бы устного указания. Оказывается, Максим Ильич проявил редкостное нахальство и грубость, прорываясь на территорию школы, и для этих целей он воспользовался удостоверением сотрудника правоохранительных органов, то есть использовал служебное положение в личных целях. С директором, уважаемым человеком, разговаривал как с подозреваемым, задавал глупые вопросы, требовал какую-то нереальную информацию. И вообще, Игнат Владимирович НАМЕКНУЛ, пока только намекнул, будто Морозов попытался прибегнуть к шантажу. Естественно, начальство понимает, последнее является не более чем художественным преувеличением, фантазией испуганного человека, но оно, начальство, надеется, что Максим Ильич сделает правильные выводы, в противном случае будет поставлен вопрос о профессиональной пригодности следователя Морозова, тем более, что следователю этому давно на пенсию пора. Вот так.

Покинув кабинет шефа, до отвращения похожий на резиденцию директора интерната, дед Мороз крепко призадумался. Не то, чтобы он испугался, в его возрасте уже мало чего боятся, тем более, такой эфемерной угрозы, как пенсия – какая разница, месяцем раньше, месяцем позже, выслуг-то у него хватает. Дело в другом: кто-то успел стукнуть начальству о его визите. Кто-то такой, кого начальство – в лице Вадима Вадимовича Петренко – боится до дрожи в коленках. И еще: если последовала такая реакция, значит, не зря он туда ходил. Значит, его испугались. А обычно кто боится? Тот, кому есть, что скрывать. Следовательно, его задача – найти, что же такое скрывается за нервной улыбкой Игната Владимировича и воплями Вадима Вадимовича.

В кабинете Морозова ожидал стул с нестираемой похабной надписью, но, глянув на словцо из пяти букв, Максим Ильич только ухмыльнулся и придвинул стул к стене. Надпись – на спинке, а стена, даже если и прочитает ее, не обидится. Плохое настроение как рукой сняло, что хмуриться-то, когда столько всего нужно сделать.

– Можно? – в кабинет заглянула баба Шура, как всегда, без стука. – Ты, Максимка, вот что… – Она замялась, подбирая слова.

Баба Шура была старой, много старше его, еще когда он, молодой и горячий выпускник школы милиции, приехал по распределению в Алиев, баба Шура работала здесь следователем и величали ее тогда уважительно – Александрой Денисовной. Потом произошла некая неприятная история, ее обвинили в получении взятки, потере важных улик и вымогательстве. Был суд, дали срок. Вернулась она уже не солидной, уважаемой дамой, Александрой Денисовной, а сломленной жизнью старухой: ни работы, ни денег, ни жилья, которое бывший муж успел перепродать еще до того, как расторг брак. Кому она была нужна в свои шестьдесят лет со справкой об освобождении, прокуренным голосом, больными легкими и скрюченными артритом суставами? Тогда Максим ей помог – не бабе Шуре, а Александре Денисовне, человеку, которого он когда-то безмерно уважал и у которого он научился почти всему, что знал. Устроил на работу, сюда же, в прокуратуру, уборщицей, комнату в общежитии выбил – как сотруднику. Из нынешних мало кто помнил следователя Александру Денисовну, зато все быстро привыкли к неопрятной, вечно ворчащей старухе с ведром в одной руке и шваброй в другой.

– Словом перекинуться надо бы. Дело у меня к тебе. Важное. Давай через часика два на том месте, где тебя впервые от вида трупа скрючило. – Баба Шура хохотнула. – А теперь давай, шуруй отсюдова, не мешай чистоту наводить. – И, нагнувшись, принялась елозить рваной тряпкой по полу. – Давай, давай, иди.

Дед Мороз послушно вышел. С каждым часом жизнь становилась все интереснее…