Гарри Гаррисон - Месть Монтесумы

– Рад познакомиться, – Тони опустил протянутую руку.

– Казначейство всегда посылает своих людей, когда речь заходит о подобных деньгах, – Соунз указал на чемодан, заменяющий Стокеру стул, – людей, поднаторевших в обращении с большими суммами и умеющими позаботиться о них. Стокер – специалист. В этом чемодане миллион наличными.

– А я за им приглядываю. – Стокер впервые улыбнулся, несмотря на всю свою холодность, вынул из кармана гранату и принялся весело подбрасывать ее на ладони. Так вот почему у него так оттопырены карманы! Что же может таиться в остальных? Тони непроизвольно попятился, отнюдь не горя желанием выяснять это.

– Итак, процедура такова, – сказал Соунз, снова беря командование на себя, – мы с Шульцем дальше по коридору, в номере четырнадцать, мы его сняли. Никто, повторяю, никто не знает, что Стокер здесь, им этого не узнать. Елизавета Злотникова в соседнем номере, пятнадцатом. Тяжелое снаряжение мы оставим здесь, а Стокер останется здесь с деньгами.

– Ну, я не против, – отозвался Тони, – но здесь только одна односпальная кровать.

– Я не сплю.

– Итак, этот вопрос улажен. Повесьте на дверь табличку «Не беспокоить» и не снимайте. Даже если уйдете. Когда захотите вернуться, это касается всех нас без исключения, постучите дважды, пауза, еще раз. Когда дверь откроется, скажите: «Слепень».

– Ежели не скажете, подлежите смерти.

– Правильно. Вопросы есть?

– Только один. Что произошло после того, как я уехал из Кокойока? Полиция там прямо роилась.

– Лейтенант Гонсалес ужасно рассердился. А из этого следует, что он рассердился и на нас и следит за нашей операцией. А это серьезная помеха.

– Ну, по-вашему, выходит, будто это я во всем повинен! Послушайте, не убивал я Дэвидсона, так что нечего возлагать вину на меня. Все неприятности из-за этого цэрэушника Хиггинсона, бросившего труп просто так.

– Рапорт на него отправится к его руководству, но проку от этого не будет. Они никогда не слушают, что говорим мы . Но пока убийца не будет обнаружен, вы единственный подозреваемый Гонсалеса. А вы его очень рассердили.

Тут уж возразить было нечего, и Тони запер за ними дверь в крайне сумрачном настроении. Чтобы развеять его, он заказал бутылку бренди «Мадеро» и лед. Стокер провожал каждое его движение ледяным взглядом прозрачных глаз.

– Хотите выпить? – предложил Тони, заливая лед янтарным обезболивающим.

– На посте не пью. – Стокер вообще-то пододвинул себе кресло, но приткнул чемодан между ног, а пистолет лежал под рукой у него на коленях.

– Ну, я-то не на посту, покамест, так что если вы не против…

– Валяйте. Я й сам иной раз не прочь вмазать дьяавольской росы.

Не ведая, что сулит завтрашний день, Тони отошел ко сну пораньше. Успокоительное действие дьявольской росы сотворило чудо, и почил Тони легко, хотя и просыпался несколько раз за ночь. И всякий раз видел темный силуэт хранителя сокровищ в кресле, блеск стали в его руке, блики в глазах – а может, только воображал себе все это. Рано утром его пробудили солнечный свет и трезвон телефона. Едва Тони схватил трубку, и в ухо ему прорычали:

– Машина будет у входа через тридцать пять минут. Выходите.

Не успел он даже слова сказать, как связь прервалась. Встал, зевая и почесываясь на глазах у Стокера, по-прежнему сидевшего в кресле и следившего за ним не менее пристально, чем вчера вечером.

– Вы и вправду не спите, да?

– Добираю свое меж работами.

Тони быстро принял душ и побрился, а затем не слишком охотно натянул ту же несвежую одежду, уже украшенную спереди несколькими пятнами от еды и напитков. Но еще денек поносить можно, и потом, тайная встреча с итальянским мошенником от искусства и экс-фашистом – отнюдь не дипломатический прием. Стокер уже стоял у двери – как всегда, держа пистолет на изготовку.

– Всё лишь запру опосля вас.

– До свиданья. Попробуйте поспать.

В ответ Стокер лишь холодно, надменно усмехнулся. Тони вышел, и замок тотчас же лязгнул у него за спиной. Тони отчаянно хотелось кофе, но первым делом надо было доложить Соунзу о происходящем. Какой он там номер называл? Четырнадцать? Или тринадцать? Надо было записать, но на записи в такой работе наложено строжайшее табу. Четырнадцать, должно быть, четырнадцать. Он постучал – тихонько, потом погромче, испытывая какое-то садистское удовольствие от необходимости разбудить Соунза. Наконец лязгнула дверная цепочка, и дверь открылась. Заспанная Елизавета Злотникова поглядела на него из-под упавшей на глаза пряди русых волос, заморгала от яркого света в коридоре и тепло улыбнулась.

– Тони! Я тревожилась о тебе, хорошо, что ты меня разбудил, входи же.

Протесты его замерли на устах, когда она распахнула дверь и втащила его в комнату, тотчас же закрыв за ним. На ней была одета тонкая шелковая сорочка и, очевидно, больше ничего, так что когда девушка вздохнула, сорочка приподнялась к Тони, тяжело заколыхавшись. С трудом оторвав взгляд от этого зрелища, он улыбнулся, кашлянул и схватился за дверную ручку.

– Надо идти, может, увижу холст, тебе первой расскажу…

– Какая чуткость! Как я волнуюсь за картины и за тебя волнуюсь, ты не такой грубиян, как остальные, ты человек искусства, по-моему. – Она подвинулась поближе, заговорив с придыханием: – Мы с тобой люди одного круга.

– Я должен доложиться Соунзу. Машина ждет…

– Я тоже буду ждать. Ждать здесь твоего благополучного возвращения. Приходи ко мне рассказать, что было. Возвращайся живым и невредимым. – Она охватила ладонями его затылок и запечатлела на его губах жаркий и страстный поцелуй, тянувшийся долго-долго, и в конце концов Тони из-за удушья пришлось отстраниться, как ни трудно было оттолкнуть девушку, не касаясь прикрытой шелком пышной плоти. Выскользнув из комнаты, он обнаружил, что весь взмок, несмотря на прохладу в коридоре. В каком же номере Соунз? Наверное, в пятнадцатом, рядом с номером Елизаветы Злотниковой. У нее чудесное имя, несущее в себе яркость и сочность. Да она и сама наделена яркостью и сочностью, на первый взгляд не бросающимися в глаза. Дверь перед ним внезапно распахнулась, напугав его, и в коридор выглянул Соунз.

– Чего стоите в коридоре?! Что вам надо?

– Доложить. За мной выслали машину, кто-то позвонил, по голосу вроде бы Робл, больше ничего не сказал. Она будет здесь, я не догадался посмотреть на время, она уже здесь.

– Тогда выходите – и не завалите дело на сей раз, Хоукин. От этого зависит очень многое. Уж лучше вам держаться лучше, чем до сих пор.

С этим бодрым напутствием Тони торопливо вышел в вестибюль и уже уклонялся в сторону ресторана, чтобы быстренько проглотить чашечку кофе, становившегося предметом все более и более страстных вожделений, когда увидел Генриха у входа, нетерпеливо тыкавшего большим пальцем в сторону дверей. Вздохнув при мысли об утраченном кофе, Тони изменил направление.