Гарри Гаррисон - Месть Монтесумы

– Выходите, – приказал Робл. – Пусть проверяют. Деньги здесь?

– Должны быть сегодня после полудня.

– Смотрите же. Помните, с вами свяжутся в четыре часа дня. Если все будет в порядке, обмен состоится нынче вечером.

Когда Тони вернулся, все ждали его в комнате Соунза – конечно, кроме Стокера, наверняка бессонно чахнущего над своим златом.

– Докладывайте, – распорядился Соунз.

– Я видел полотно, выглядит довольно подлинным. – С этими словами Тони развернул платок. – Я хотел сделать соскобы, но Роблу вздумалось поиграться в ножички. Он отрезал от полотна уголок.

Елизавета Злотникова воззрилась на фрагмент, будто на свежий труп, пронзительно взвизгнув.

– Звери, свиньи, – цедила она сквозь сцепленные зубы, бережно принимая кусочек холста, после чего последовали куда более сочные выражения на рокочущем русском языке. И покинула комнату, неся лоскуток, будто новорожденного.

– Они свяжутся с нами в четыре часа, чтобы убедиться, что деньги доставлены, я утаил от них, что деньги уже здесь. Если полотно выдержит экзамен, обмен состоится сегодня вечером. И еще одно… – Тони замялся.

– Что?

– Я встречался… с владельцем картины. Он сказал, что полотно из его коллекции. А еще с утра была поминальная месса, довольно забавно, потому что он не мертв и…

– Хоукин, вы что, пьяны?

– Нет, не выпил ни капли, даже кофе, если на то пошло. – От этой мысли в животе тут же громогласно заурчало. – Пойду закажу чего-нибудь поесть.

– Только после того, как объясните, о чем толкуете. Или о ком. Кто этот человек?

Тони стиснул кулаки.

– Адольф Гитлер, вот кто. Я говорил с ним. Картина из его коллекции, вы же сами говорили. Он жив и здоров, ездит в инвалидном кресле.

Воцарилось многозначительное молчание. Билли Шульц разинул рот. Соунз распахивал глаза все шире и шире, не сводя их с Тони, подошедшего к телефону и довольно быстро сумевшего дозвониться в обслуживание, чтобы заказать сандвич с индюшатиной, жареную фасоль на гарнир, большую порцию салата-гуакамоле с тортильями, полный кофейник кофе и бутылку эля «Богемия».

– Ну-ка, повторите, – потребовал Соунз, когда Тони повесил трубку.

– Адольф Гитлер. Я беседовал с ним о приобретении одной из его работ.

– Но он же покойник! – пискнул Билли.

– Эта новость преувеличена.

– Вы уверены, Хоукин? В Вашингтоне захотят знать все детали.

– Я ни в чем не уверен. У него седые усики и прядь волос на глазу. А еще он предложил продать одну из своих акварелей. Достаточно скверную, чтобы оказаться подлинной.

– Мне надо связаться с Вашингтоном.

– Знаете, в школе нам говорили, что он на том свете.

В дверь постучали.

– Надеюсь, это заказ. – Тони устремился к двери, сглатывая слюнки в предвкушении позднего завтрака.

– Абсолютно подлинное, – заявила вошедшая Елизавета Злотникова, промокая уголком платочка покрасневшие глаза. – Пигменты, холст характерны для периода. Мазки являются еще более ярким доказательством, выдают руку мастера, совершенно однозначно. Что же за тварью надо быть, чтобы испоганить подобное произведение искусства?!

Она снова поднесла к глазам насквозь мокрый платок. Тони едва сдержал желание утешить ее, прижать к своей мужественной груди, и воспоминания о ее прелестях внезапно нахлынули жаркой волной.

– Тогда встреча состоится. Возвращайтесь к себе в номер, Хоукин, и расскажите об этом Стокеру. И еще: на вашем месте я бы не стал говорить никому , повторяю, ни одной живой душе , с кем вы сегодня встречались.

Тони открыл было дверь, снова закрыл и обернулся. За утренней круговертью событий он как-то напрочь позабыл сказанное ранее.

– Извините, но какой нужен пароль, чтобы войти в номер?

– Два удара, пауза, еще один. Пароль «Слепень». Пора бы уж вам подтянуться, Хоукин, начать ориентироваться самостоятельно.

В коридоре ему встретился добрый вестник в образе официанта с подносом. Тони перехватил его, дал на чай и отослал, после чего прошел через ритуал допуска в собственный номер. Обладатель сверкнувшего в щелке двери холодного глаза принял пароль и впустил Тони. Шторы были задернуты, в комнате царил сумрак, постель не тронута.

– Хотите часть? – предложил Тони.

– На посте не пью. И не ем.

Получив этот щелчок по носу, Тони занялся истреблением завтрака сам, стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд и взведенный пистолет.

– Подлинность полотна подтвердилась. Обмен, видимо, состоится нынче вечером.

– Завсегда готов.

За едой Тони так и эдак раздумывал об ответственности. В обмен на Челлини Якову Гольдштейну были даны определенные обещания. О Хохханде сведений пока нет, но у Тони сложилось впечатление, что возвращение Гитлера заинтересует тайную израильскую организацию ничуть не меньше. Да, надо непременно сообщить Гольдштейну, заинтересованному еще и посетителями поминальной службы. Покончив с остатками эля, удовлетворенно отрыгнулся и сообщил:

– Схожу вниз за сигаретами. Вам купить? – заранее предугадывая ответ.

– На посте не курю.

– Буду через пару минут.

Похоже, девизом всякого шпиона должна быть неусыпная бдительность или хотя бы всеобъемлющая подозрительность, как доказали события последних суток. Поскольку постой в этом отеле обеспечила противоположная сторона, можно без натяжки предположить, что среди служащих есть кто-то – если не все сразу, – связанный с Роблом или Д'Изернией, доносящий обо всех звонках, сделанных в стенах отеля, а то и подслушивающий разговоры. Когда Тони вышел из «Васко» и зашагал по авенида Реформа, солнце припекало, но воздух, как всегда, был чист и прохладен. Чуть дальше по улице зазывно красовался над дверью интернациональный символ – выгнутый из неоновых трубок абрис бокала. Войдя, Тони заказал коктейль «Маргарита», получил разрешение воспользоваться телефоном, все войдет в счет, с удовольствием, сеньор. На том конце ответили далеко не сразу – обеденное время, голодные посетители, надо порезать груды мяса, – но зато ответил сам Гольдштейн.

– Кошерные деликатесы «Толтек».

– Говорит агент Х-9.

– Хоукин, мне некогда, так что покороче.

– Эй, минуточку, я ведь не обязан звонить, сами знаете. У меня есть сведения для вас. Вам известно о поминальной мессе по Адольфу?

– Весточка долетела, но было уже поздно что-либо предпринимать. Вы там были?

– Был, и Генрих тоже. Он хорошенько присмотрелся ко всем и если не забудет лица, то найдет что вам порассказать.

– У него великолепная память, ученый все-таки, мы покажем ему фотографии. Что-нибудь еще?

– Только один пустячок. – И самодовольно: – Гитлер был там собственной персоной, я с ним говорил.

– Да будет вам, у меня масса работы, некогда с вами тут шутки шутить.