Эдуард Тополь - У.е. Откровенный роман...

Почему-то безответность этого мужика в модном костюме от Валентино даже разозлила меня, я словно обиделся за эту Кимберли и захотел утешить ее, погладить по ее рыжим волосам…

И она, кажется, почувствовала это, женщины всегда чувствуют, когда мы хотим их – даже просто погладить. Она сказала с усмешкой:

– А ты знаешь, почему я выбрала тебя в Чечне?

– Потому что я говорю по-английски.

– Нет. Потому что у тебя мужские глаза.

– Не понял. Что значит «мужские»?

– Ладно, может быть, когда-нибудь я тебе объясню… Смотри! – Она повернулась к окну. – Дождь пошел!

Действительно, пока мы разговаривали, все за окнами ресторана изменилось – солнце исчезло в густой серо-волглой облачности, земля утонула где-то внизу, ее не стало видно совершенно, и струи дождя косо потекли по гигантским оконным стеклам рядом с нами – совсем как в кабине самолета, летящего сквозь дождевые тучи.

– Потрясающе! – сказала Кимберли и встала, подошла к окну. – Ты когда-нибудь летел на самолете сквозь дождь? Я имею в виду – сам, за штурвалом?

Я не отвечал. Я сидел за столиком, потрясенный ее способностью чувствовать мои мысли и даже читать их. И странное ощущение какой-то пропущенной судьбы вдруг вошло в меня. Вот женщина – красивая, яркая, фантастически смелая, понимающая меня даже без слов и читающая мои мысли, женщина, которая – что уж тут скрывать? – снилась мне по ночам так, что я просыпался от эрекции и ломоты в ногах, женщина, которая буквально с первой минуты разговора становится мне настолько близкой, понятной и даже родной, словно я знаю ее годами, как жену или сестру, – но… Жизнь провела нас мимо друг друга! А точнее, даже не провела, а развела по разные стороны фронта – ведь это я арестовал ее, отправил в тюрьму… И это она передавала Хаттабу шифровки из нашего штаба о перемещениях наших солдат, это из-за нее, возможно, погиб Коля Святогоров… И она же подбросила нам объективку на Мовлади Удугова и Хаттаба… Или она мне врет? Но для чего?

Я сидел и смотрел на нее, стоявшую у затянутого дождем окна, – на пышную, словно вспененную, копну ее вьющихся рыжих волос… на ее спину и талию… и на ее крутые бедра и ягодицы… Ее нужно или убить, или…

Она вдруг повернулась – резко, рывком:

– Перестань! Ты меня уже съел своими глазами! – И нервно подошла к столу, села напротив меня, допила из своего пустого бокала последние капли вина и спросила в упор: – Ну? Ты мне скажешь, зачем ты приехал?

– Скажу.

Я достал из кармана записную книжку, открыл ее на странице, исписанной длинными рядами цифр и букв, вырвал эту страницу и положил ее перед Кимберли.

– Что это? – спросила она.

– Номера счетов моего клиента в «Бэнк оф Нью-Йорк». Его фамилия Кожлаев. На эти счета он через оффшоры отправил 334 миллиона долларов. Часть этих денег предназначалась твоему «другу» Хаттабу. Нам нужно знать, сколько денег на этих счетах сейчас и куда ушли остальные. Ты можешь это сделать?

Она взяла листок, заглянула в него.

– Цифры читать нужно сзади наперед, – уточнил я.

Она спрятала листок в нагрудный карман своей форменной белой рубашки и посмотрела мне в глаза:

– Мне это нравится. Позвони мне через два дня. И запомни: если я это сделаю, ты пригласишь меня в любой ресторан, который я захочу. Договорились?

Дежурить у «Бэнк оф Нью-Йорк» было уже ни к чему, а других дел у меня Нью-Йорке не было, и я, взяв напрокат недорогой «форд» («всего» $ 57 в день плюс $ 17 страховка), поехал – куда бы вы думали? Правильно – в Ричборо, Нью-Джерси. В конце концов, пора было посмотреть на мальчика Ваню, наследника кожлаевских миллионов. Наверное, будь я писателем типа Мамина-Сибиряка, эту историю можно было бы назвать «Кожлаевские миллионы» – по аналогии с «Приваловскими миллионами», которые я читал в детстве.

Адрес Ваниных приемных родителей у меня, если вы помните, был: Глен и Семента Стилшоу, 12 Спринг-драйв, Ричборо, Нью-Джерси. Найти это Ричборо на карте штата Нью-Джерси оказалось проще пареной репы – на восьмидесятом хайвее, в пятидесяти примерно милях от моста Джорджа Вашингтона, что на севере Нью-Йорка.

И вот ясным, солнечным днем я отправился в это короткое путешествие. Описывать его, наверное, не стоит, потому что ничего в нем не было особенного, никаких неожиданностей или приключений – абсолютно! Но именно этим оно и было примечательно! Представьте себе – если сможете – ослепительное, палящее августовское солнце в небе, а в вашей чистенькой машине – кондиционер, прохлада, музыка, и вы катите по хайвею с именем West Side Highway. Слева от вас Гудзон серебрится и полыхает под солнцем, как спина исполинского осетра, а справа – аристократический Вест-Сайд с его прибрежными парками, теннисными кортами и старинными каменными особняками. На кортах сухопарые загорелые джентльмены в белоснежных шортах и футболках и дамы в белоснежных коротеньких юбочках мощными ударами посылают друг другу мячи через сетку; в тенистых липовых аллеях бегают поджарые энтузиасты и энтузиастки здорового образа жизни, и здесь же прогуливаются черные няни с белыми детишками, а на скамейках сидят молоденькие студентки соседнего Колумбийского университета с книжками в руках.

И вдоль этого покойного, умиротворенно-аристократического пейзажа вы катите в голубом «форде» – чисто выбритый, в новенькой рубашке-апаш фирмы «Polo», в легких дорогих брюках-слаксах, в кожаных мокасинах на босу ногу, и, как я уже сказал, в кабине у вас играет музыка радиостанции «Soft Jazz, Love-FM». Кайф! Откинувшись к спинке сиденья, держа руки на руле и глядя на встречный поток чистых дорогих машин, на зелень аристократических парков и теннисных кортов и на панораму старинных, XIX века, особняков с их лепниной и мраморными колоннами, вы чувствуете себя Победителем жизни. Где-то там, в Индии, в Пакистане, в России, миллионы людей копошатся в своей нищете, болезнях и рабском труде за кусок хлеба, вы сочувствуете им, конечно, но вы сами – нет, вы уже перешли в другой мир, на другую планету, в другую жизнь. Какие, к чертям, террористы? Какие арабы, чеченцы и солнцевские бандиты? Это все Старый Свет, старый сон! А жизнь – вот она, впереди и чиста, как асфальт хайвея…

Да, теперь я понял, как чувствуют себя американцы. Они вдали от всех наших проблем, они в другом мире, в другом Свете. И – вперед! Под музыку! Жить и наслаждаться!

Вы читаете в высоте зеленые щиты с указателями и стрелками на «George Washington Bridge», мост Джорджа Вашингтона, плавно поворачиваете руль на извиве «экзита», чуть выжимаете педаль газа и, не теряя скорости на подъеме, въезжаете на инженерное чудо прошлого века – гигантский, двухъярусный, подвесной, двенадцатирядный, стальной мост, соединяющий высокий правый берег Гудзона с пологим левым, Нью-Йорк с Нью-Джерси. Под тяжестью тысяч машин, грузовиков, фургонов и автобусов, которые непрерывным потоком катят по нему в обе стороны, этот мост гудит и ревет, как слон. И панорама, которая открывается с его высоты на широченный разлив Гудзона вверху, на севере, и весь Нью-Йорк внизу, на юге, поднимает вам настроение еще выше, и вы вдруг ловите себя на том, что поете – в голос, под музыку радио «Love-FM» вы поете вместе с Фрэнком Синатрой: «If I can make it there, I'll make it everywhere! It's up to you, New York…». [46] Если я смогу пробиться здесь, в Нью-Йорке, я пробьюсь везде! Все зависит от тебя, Нью-Йорк! (англ.)