Дарья Калинина - Неполная дура

Осмотрев дорогу и рисунок протектора на ней, Мариша извлекла из своей сумочки карандаш для губ и какой-то старый счет. На его оборотной стороне она и попыталась повторить рисунок протектора неизвестной машины. От усердия Мариша сопела и даже высунула кончик языка. Инна ей не мешала. Она прохаживалась вдоль дороги, надеясь найти еще какую-нибудь улику.

И внезапно она остановилась. Возле дороги в траве валялся маленький сигаретный окурок. Инна нагнулась над ним и замерла. Окурок был совсем свеженьким. С тонкой золотой полоской, опоясывающей сигарету. Фильтр был белый. И Инна без труда прочитала марку «Парламент Лайт».

— Очень интересно, — пробормотала Инна и понеслась со своей находкой к подруге.

Та все еще рисовала. И не замечала протянутой руки Инны.

— Вот удачно получилось, — удовлетворенно произнесла наконец Мариша. — Для губ этот карандаш — полный отстой. Сухой слишком. А вот рисовать им на бумаге — одно сплошное удовольствие.

Она аккуратно сложила рисунок и заметила наконец Инну.

— Что у тебя такое?

— Окурок!

— Да? — заинтересовалась Мариша. — Где взяла?

— В траве валялся. Как думаешь, его мог выбросить тот человек? Поджигатель?

— Легко.

Она присоединила окурок к своему рисунку и сказала:

— Теперь мы знаем, что этот тип ездит на машине с дорогими дисками и покрышками, предположительно, на иномарке.

— Почему ты так решила?

— А какой смысл ставить дорогую резину на старую «копейку»?

— Да, верно.

— И к тому же он курит «Парламент». А это тоже сигареты не из дешевых.

— Согласна. Только почему ты все время говоришь он?

— А что?

— Может быть, она. Вот и Стелла курила «Парламент». Многие женщины его курят.

Мариша пожала плечами.

— На фильтре окурка нет следов помады.

— Я сейчас тоже не накрашена. И потом преступник мог быть и не один. Женщина прошла в дом, а мужчина развернулся, но остался сидеть и ждать ее в машине. И чтобы скоротать время, он курил.

— Хорошо, предположительно поджигатель — мужчина на иномарке и курящий «Парламент». Так тебя устроит?

В этот момент из дома появились Митя с Вовиком. Оба они выглядели озабоченными. Оказалось, что они уже сообщили о случившемся тому самому Митиному приятелю, который уже почти два года пытался выйти на след банды, грабящей дома в округе. Тот страшно заинтересовался новым эпизодом. И обещал примчаться так быстро, как только сумеет.

— А потом мы решили организовать в доме засаду, — сказал Митя. — Уверен, преступники еще вернутся в облюбованный ими дом.

— Только вам, девочки, сейчас лучше уехать, — добавил Вовик. — Сами понимаете, засада — дело опасное.

Подруги совсем и не думали возражать. По опыту они знали, что засада — дело не столько опасное, сколько нудное. А у них было полно и других дел. Поважней, чем дожидаться воображаемых рыжего толстяка и долговязого брюнета…

— Но телефоны вы оставьте, — попросил у них Митя. — Как только мы их поймаем, сразу же вам сообщим!

— Можете звонить, если даже и не поймаете, — добавила Инна, в глубине души совершенно уверенная, что так оно и будет.

Даже неловко перед хорошими ребятами. Они так по-доброму отнеслись к подругам. А те просто обманули их доверие.

— Но не признаваться же нам, что мы все выдумали, чтобы проникнуть в дом? — прошептала Мариша.

Инна только вздохнула. Оставалось надеяться, что ребята на станут слишком уж усердствовать. И сидеть в засаде очень долго.

Прибыв в город, подруги первым делом отправились с визитом к матери Герасима. Очень уж им хотелось посмотреть на женщину, которая сначала позволила государству воспитать ее ребенка за свой счет, а потом явилась на все готовенькое. И теперь претендует на то, что ее сын сумел заработать исключительно благодаря своей деловой хватке и полученному воспитанию. То есть тем вещам, которые от матери ему достаться уж точно не могли.

К их удивлению, едва они заикнулись, что хотят поговорить с ней о покойном сыне, женщина тут же согласилась их принять.

— Мне так нужна помощь! — призналась она, трогательно всхлипывая в телефонную трубку. — Ах, я совершенно растеряна! Полина — эта невозможная девчонка, отказалась меня понять. Я буду только рада, если вы приедете ко мне.

— Так мы едем!

— И чем скорей, тем лучше, — заверила мать Геры.

Звали ее Елизаветой Петровной. И от своей знаменитой тезки она унаследовала лишь склонность лениться, любовь ко всякого рода потехам и развлечениям, а также умение привлекать к себе мужские сердца и руки, способные провернуть за нее всю трудную работу. А что? Стоило только вспомнить, как дочь Петра и бывшая принцесса взошла в свое время на престол. Да ее буквально посадили туда обожавшие ее солдаты Преображенского полка. Тоже, кстати говоря, весьма неоднозначная ситуация для юной принцессы.

Этой Елизавете Петровне до размаха ее тезки было далеко. Но и она старалась по мере своих скромных сил и возможностей. Едва подруги перешагнули порог ее небольшой квартирки, как сразу же поняли: любезность хозяйки была вызвана одной единственной причиной. Ей позарез была нужна помощь с устройством поминального стола.

— Завтра мы хороним моего Герочку, поминки предстоит организовать и все такое прочее, — всхлипывала женщина в белый кружевной платочек, сидя в углу кухни на удобном мягком кресле и при этом даже не делая попытки к этим самым поминкам подготовиться. — А я совсем без сил! Прямо и не знаю, за что взяться сначала!

Но насколько могли видеть подруги, браться она ни за что еще и не пыталась. Овощи для салатов лежали в раковине. Их даже еще и не помыли. И самое главное, никаких продуктов в холодильнике не было.

— Ах, в магазин пошел Леонтий Владимирович, — прощебетала дама. — Он такой благородный человек! Единственный, кто понял, как мне тяжело!

— Елизавета Петровна, а где же ваша дочь? У вас ведь есть дочь?

— Сестра Геры, — уточнила Инна. — Почему она не пришла вам помочь?

— Ах, Людочка не родная сестра Гере! Они от разных отцов.

— Но ведь она могла бы войти в ваше положение.

— У Людочки занятия в институте! Ее нельзя отрывать! Нет, нет, я должна сама.

И притвора сделала вид, что пытается подняться из кресла. Круглое упитанное тело вроде бы приняло вертикальное положение. Но только на мгновение. Тут же ноги у Елизаветы Петровны подкосились, и она со стоном упала назад, театральным жестом обмахиваясь своим платочком.

— Я так ослабела за эти дни, — принялась она жаловаться подругам, наблюдающим этот спектакль с видимым интересом. — Так ослабела! Мне кажется, что я сама не выдержу посланного мне испытания и умру!

При этом цвету лица Елизаветы Петровны позавидовала бы и Мисс Вселенная. Под глазами не было и намека на синяки, а ее показная слабость имела целью производить впечатление жуткого страдания на окружающих. Вызывать в них сочувствие и желание немедленно кинуться на помощь бедной матери.