Татьяна Степанова - В моей руке - гибель

— Дорогая моя, красавица моя, яхонтовая, всем, всем нужно. Позвоните, вас запишут. И приезжайте в другой раз, — калитка с лязгом захлопнулась.

Катя чувствовала себя так, как и положено чувствовать, когда вас гонят в шею. Вот тебе и: «Приходите, приезжайте в любое время…»

Из окна на втором этаже кто-то выглянул. Мужчина. Гаркнул на весь двор. За забором надсадно заорал петух, заквохтали куры. Калитка снова приоткрылась. Теперь, кроме девицы, там появился какой-то паренек: худенький брюнет в толстых роговых очках. В его фигуре было что-то такое, что Катя сразу поняла — инвалид. Только когда он повернулся боком, до нее дошло горбун. Оттого диспропорция во всей фигуре. Он был очень юн, совсем еще мальчишка. Смуглый, черноглазый, с толстыми губами. Улыбнулся робко. Цыганмужчин Катя прежде видела только по телевизору в фольклорных ансамблях. Издали они казались огненно-темпераментными, сладкоголосыми и напоминали в своих атласных рубахах заморских жар-птиц. Цыгана в очках она видела впервые в жизни, и это было очень странное зрелище.

— Извини, извини великодушно, милая, мы тебя не узнали, — затараторила девица. — Заходи, отдохнешь с дороги.

Это вот Георгий — сын моей тети, и Никола сейчас прибежит. Проходи в дом, не стесняйся. Тетя Лейла сейчас выйдет.

Она прилегла на часок Сердце у нее, сердце, милая… Врач говорит, в больницу надо ложиться. — Она говорила по-русски с южным акцентом, так, как говорят в Одессе или Николаеве, — мягко, с придыханием, однако быстро, четко. Смуглое лицо ее то и дело озарялось белозубой улыбкой. — Тебя дядя Симеон из окна увидал.

Катя вошла. Весь двор был забит машинами: желтое такси, две иномарки, «девятка» и старая «Победа» — «жучок». В остальном весь участок пока еще был захламлен стройматериалами. Юный горбун в очках, явно робея, хрипло откашлялся и пригласил Катю в дом. Он доходил ей едва до плеча.

Внутри их встретили прохладные сумерки просторного холла-прихожей и… груда обуви у двери в углу, беспорядочно наваленной на новенькое ковровое покрытие. Столько обуви и такой разной Катя видела только в магазине: детские сандалики, кроссовки, женские лодочки, разбитые стоптанные башмаки, калоши, чешки, модельные «шузы» на толстых каблуках, вьетнамки резиновые словно тут целый полк разувался. Катя поняла, тут, как на Востоке, видимо, ходят дома без обуви. Ковры, наверное, дорогие. Очкарик стряхнул с ног кроссовки. Катя тоже сняла туфельки. Боже, ну и красота так вот босиком! Без этих фирменных ходуль.

— Проходите вот сюда, — Катю провели направо по коридору, распахнув перед ней дубовую финскую дверь. За ней всю комнату занимал огромный, как футбольное поле, стол, накрытый узорчатой индийской скатертью. Под потолком несколько клеток с канарейками. На подоконниках — буйство комнатной флоры. В простенке между окнами — большое распятие и великолепный портрет маслом в золоченой раме.

Катя узнала на портрете Николая Сличенко в черном, расшитом серебром концертном костюме. Послышался шум со второго этажа, по лестнице спускалась ватага детей. Все девочки в ситцевых платьицах с косичками — точно гнутая черная проволочка. Спутница Кати прикрикнула на них, они на секунду умолкли, потом снова затараторили, побежали во двор — играть.

Неизвестно отчего, но этот только что отстроенный, пахнущий смолистым деревом, набитый детворой, обувью, канарейками, кактусами и такими чудесными портретами цыганский дом очень понравился Кате. Она улыбнулась горбуну:

— Как у вас тут славно. Я никогда не была у… В общем, у ваших… Извините, а эти девочки, точно целый класс — так их много, кто они Госпоже Лейле?

— Родственницы, племянницы и так, — очкарик выдвинул один из стульев. Садись. И не называй ее госпожа Лейла и все. А я тебя тот раз видел, когда вы сына привезли.

Нога у него зажила уже. Связки были порваны. А теперь снова носится вовсю.

— Сына? — Катя воззрилась на собеседника. — Это что же, твой сын был? Подожди, а тебе-то самому сколько лет?

Ой, прости, если что не так сказала. Георгий, да? А я Катя. Но ты такой… молодой на вид, а сын твой уже большой мальчик и… Нет, ну ты даешь! — Она тоже фыркнула и засмеялась.

Цыган грустно улыбнулся.

— Яна наша сегодня варенье варит из черешни. Хочешь?

Пенки любишь? — спросил он просто.

— Нет, спасибо, я…

Но он уже сунулся в дверь и что-то крикнул по-своему.

Через пять минут на индийскую скатерть перед Катей поставили два чайника — зеленый чай и обычный, несколько вазочек с вареньем, медом, сушеный кизил и чернослив на блюдце, орехи, дольки лимона и киви в пластмассовом корытце.

А потом в дверях появилась и сама Госпожа Лейла, облаченная в просторный цветастый балахон без рукавов. В ушах ее поблескивали крохотные алмазные сережки «гвоздики», голова была повязана шелковой косынкой. А под ней явно топорщились бигуди.

Кате встреча со знаменитой на все Подмосковье гадалкой представлялась совсем иначе: таинственный полумрак задернутых штор, зеленое столовое сукно, карты, огонь свечей, хрустальный шар. А тут… Ни тебе кочевья, ни дыма таборных костров, ни гитарных переборов — чай с вареньем, свист канареек, мальчишка-горбун, желторотый, козыряющий каким-то сыном, эти бигуди на голове ясновидящей…

— Здравствуй, дарагая мая девочка, — Лейла плыла как фрегат под парусом. — Сон в руку был. Знала, что навестишь меня. Обязательно.

«Как же, знала ты», — подумала Катя. Ей вдруг пришла в голову тревожная мысль: гадалка-то не бесплатно ворожит!

У нее, видишь ли, и запись по телефону, и клиентура, значит, и мзду за свои прорицания она берет немалую.

— О деле твоем после поговорим, душа моя. Пей чай. Может, водочки выпьешь? Нет, ну бог с ней. Отдыхай, рано ведь сегодня встать пришлось, до меня путь неблизкий, — цыганка скользнула по лицу Кати темным взором. — А где же парень-то твой? Чего ж не наведался в гости?

— Занят на работе, — Катя попробовала варенье из черешни. — Чудо какая прелесть!

Очкарик вышел из комнаты, оставив их одних.

— Этот молодой человек сказал, что он отец вашего внука, — робко начала Катя, — такой юный и уже…

— Сын, — Лейла вздохнула, подлила себе зеленого чая. — Летом двадцать четыре будет. Родила его, как взглянула — матерь божья, какой… Что делать? Бог не послал здоровья.

А парень добрый, ласковый. Что ты будешь делать — едва оперился, девчонке пузо набил. Сама легла, дуреха. Ну, выкуп дали, свадьбу сыграли. Ей и четырнадцати еще не было, моему только-только. Жили у меня вот тут, как котятки.

Девка хорошая. Но опять бог счастья не дал — прибрал: умерла родами. Для этого дела, милая, ума много не надо. Чуть из яиц вылупились, как уж цыпленок куру топчет. А потом, — цыганка махнула рукой. — Слезы одни потом только. У тебя, вот вижу, нет деток-то.