Ольга Тарасевич - Проклятие Эдварда Мунка

Постанывая, Лика нашарила подушку и опустила ее на раскалывающуюся голову. Электродрель не умолкала.

«Это же в дверь звонят!» – внезапно поняла она и, разлепив глаза, принялась медленно приподниматься на кровати.

Все более-менее в порядке. Во всяком случае она помнит события вчерашнего вечера. Они с Лопатой здорово перебрали в кафе. Вначале Лика пила кампари с апельсиновым соком. Потом, кажется, был мартини. А Вовка пил водку. Она составила ему компанию? А кто ее привез домой? Если Лопата – то пол-Москвы в трупах, он и на трезвую голову ездит, как пьяный, а уж выпимши… Нет, как добирались – не вспомнить. Зато вот она, выплывает из памяти укоризненная Пашкина физиономия. Бойфренд молча смотрит на свою пошатывающуюся вторую половину и опускается на колени, чтобы расстегнуть ее ботинки.

– Паша, я бездарь. У меня ничего не получается. Я хотела найти преступника. У меня ни хрена не вышло. Понимаешь, ни хрена не вышло. Ты представляешь? И мы вот выпили с Лопатой по этому поводу. Совсем чуть-чуть. Только ты не ругайся. Я больше не буду. Честное слово…

А Паша ругается. Несет ее в спальню и ворчит. Стаскивает джинсы, помогает снять свитер и орет, орет как ненормальный:

– На кого ты похожа! Я не узнал тебя, горе мое! Что все это значит?! Ты говоришь, что нет времени родить ребенка, зато на всякую ерунду у тебя время находится!

Она на себя не похожа. Точно. Но даже пьяная женщина – все равно женщина. И помнит: на ней же тонна косметики. Надо смыть все это дело, иначе завтра кожа примет интенсивно-зеленый цвет и покроется противными черными точками.

Лика жалобно застонала:

– Пашенька, принеси мне тоник и ватку. Там в ванной все на полочке стоит. Будь человеком.

– Будет тебе и тоник, и ватка, и кофе с какавой! Алкоголичка несчастная!

Подушка под головой мягкая. Как хорошо. Только мебель в спальне почему-то дрожит, вертится, расплывается. Темнота…

Усилия по приведению своего тела в вертикальное положение, наконец, увенчались успехом. Морщась от головной боли, Лика отметила: в спальне почти темно. Сумерки заливают комнату, и даже пятно от неоновой вывески магазина на противоположной стороне улицы уже приклеилось к потолку.

То, что было телом, доплелось до прихожей. Звонок все не умолкал.

«Паша сволочь, – мрачно подумала Лика, открывая дверь. – У него есть ключи. Что же он так трезвонит? Я сейчас умру…»

Заключивший ее в объятия человек пахнул не так, как бойфренд. И руки у него были совершенно не Пашкины.

– Вронская, слава богу, ты живая!

– Седов? – Лика икнула, нащупывая выключатель. – Что тебе нужно? А где Паша?

– Живая, но видок у тебя, как будто мертвая, – констатировал следователь, оглядев Лику. Потом он деловито затащил в прихожую системный блок и заметил: – Во-первых, смотри в глазок, когда дверь открываешь. Во-вторых, мать, ну ты бы хотя бы прикрылась…

– Не могу двигаться. Халат в ванной. Если хочешь, принеси. А лучше убирайся. Вчера ты со мной даже разговаривать не захотел. У меня башка раскалывается. Давай потом поговорим, а? Надо же, какой звонок в моей квартире противный. Ж-ж-ж… Как электродрель…

Володя сходил в ванную, протянул белый махровый халат. Лика его набросила и опустилась на пол. Сил пройти в зал или спальню не было.

– Вронская, не спать! Слышишь, не спи! – следователь встряхнул ее за плечо. – Кто вчера пришел к тебе на свидание?

– Бубнов.

– Ну, надо же! В котором часу вы расстались?

– А мы и не встречались. Я увидела его в кафе. Позвонила тебе. Но у тебя же новая версия. Новый подозреваемый. Ты сказал, что Мунк – это для отвода глаз. Зачем я убила кучу времени, встречаясь с искусствоведами и художниками?

– То есть ты ушла из кафе, так с ним и не поговорив?

– Ну да. А смысл с ним разговаривать? Лицо мое он бы не узнал. Но голос-то не подкрасишь. Бубнов остался в кафе. А мы с Лопатой поехали заливать горе. Очень хорошо так залили. Только сейчас мне кажется, что я умру. Там в холодильнике минералка. Сделай доброе дело, принеси. Пить хочется…

«Хорошо, что Володя пришел. Минералочка вкусная. Я почти живая уже, наверное», – думала Лика, опустошая стакан с водой.

– В котором часу вы ушли из кафе?

– Спроси что-нибудь полегче. Я даже не помню, как до дома добралась.

– Да нет, из того, где остался Бубнов?

– В начале десятого. Мы с ним на девять договаривались встретиться. Я даже чуть раньше приехала. Снимаю куртку, потом иду к зеркалу. На мне парик был, – Лика провела рукой по голове и с ужасом воскликнула: – Парик! Седов, где мой парик?! Мне ж его вернуть надо. Я Ирке обещала!

Володя кивнул на темный лохматый предмет, валявшийся в углу.

– Видимо, вот твой парик. Не отвлекайся. Рассказывай дальше.

– А все. Больше нечего рассказывать. Вижу в зеркале Бубнова. Бегу звонить тебе. Ты меня посылаешь. Я еду с Вовкой пьянствовать. Все. Так, а что у тебя за подозреваемый?

– Ай, мать, не спрашивай. Пока ты куролесила, столько всего случилось. Вышли мы на одну женщину. Приехали к ней. Понимаешь, я-то априори считаю, что все люди хорошие. Вот столько лет следователем работаю, а мозгов не наработал. Толпу воров и убийц за решетку отправил. Уже столько всего понавидался – слов нет. Мог бы сто раз избавиться от иллюзий насчет человеческой сущности. И вот не поверишь. Где-то в подкорке все равно сидит то ли юношеский идеализм, то ли уже старческий маразм: все люди хорошие. А у этой Натальи Александровны еще такие глаза были – добрые, спокойные, лучистые. Короче, не стал я ее задерживать. Звонил тебе, но мобильник ты уже отключила.

– То есть подозреваемого у тебя нет?

У следователя Седова имелось целых два подозреваемых – Наталья Перова и Василий Бубнов. И еще появилась следующая жертва. Этой ночью в своей квартире была зверски зарезана популярная писательница Марина Красавина.

У Лики невольно вырвалось:

– О господи. Да что же это происходит…

– Понимаешь, какой расклад, – продолжил Седов, озабоченно наморщив лоб. – У Натальи Перовой был мотив посчитаться с Моровой и Макеенко. Давняя история. Одна у нее мужа увела, вторая ребенка угробила. А работала Перова домработницей. В том числе убиралась и у этой погибшей писательницы. Мы с Натальей Александровной расстались около десяти вечера. А утром соседи заметили, что дверь квартиры Марины Красавиной полуоткрыта, и вот…

Чугунная голова соображала плохо. Лика пыталась осознать: появляется какая-то домработница. Как там ее зовут? Вот, Володя говорит: Наталья Перова. Допустим, она посчиталась по личным мотивам с Кариной и Инессой. Но хозяйку свою ей зачем убивать?

– Марина могла что-то понять. И у нее появились основания подозревать домработницу. А сейчас – все. Уже не спросишь, не выяснишь, – Володя тяжело вздохнул. – Но я тебе не рассказал еще про один нюанс. Рядом с телом Марины нашли репродукцию Мунка. Такая черно-белая картинка. На ней женщина прижимает к лицу череп.