Анна Малышева - Пианино из Иерусалима

– Я… – Художница взяла кружку с холодным вчерашним кофе, сделала глоток. – Я хотела его как-то вознаградить, но выяснилось, что он меня надул при обмене валюты. Но не на пять тысяч шекелей. Там была куда меньшая сумма. Так что не стала ни платить ему, ни прощаться с ним. Разозлилась, если честно.

– Узнаю этого крохобора. – В голос подруги постепенно возвращались прежние доверительные интонации. – А на сколько он тебя нагрел?

– Портье в отеле сказал, что я могла бы получить на полторы тысячи больше, – с трудом припомнила Александра. – Павел меня отвез к какому-то темному типу.

– Значит, с этим типом они и поделились, – авторитетно заявила Марина. – Получается шекелей восемьсот, не больше. Откуда взялось остальное? Чтобы перечислить деньги, ему пришлось покрыть еще и минус на счету. Учитывай это тоже. Выходит, у него на руках вдруг оказалась довольно значительная сумма.

– Не знаю… Не понимаю, – растерянно ответила художница. – Да, это подозрительно. И он не звонил Диане?

– Не звонил, не писал, предсмертной записки нет. Диана считает, что он занял деньги или украл.

– Да как он мог успеть такое провернуть? – воскликнула Александра. – Мы с ним только что расстались, он немного выпил и не хотел меня везти в отель. Вызвал такси. Я только обрадовалась, он мне надоел своим нытьем. Извини…

– Не стоит извиняться, я ему никто, – пренебрежительно ответила Марина. – В общем, получается темная история. Да, и Диана все твердила следователю, что это было убийство, пока ее не поставили на место. Заключение эксперта все-таки имелось. Это самоубийство. У него была всего одна борозда на шее, а эти кровоизлияния появились, потому что Павел был мужик высокий, а крюк, на котором он повесился, находился не так уж высоко. Диана сама говорит, что он висел, упираясь ногами в пол, подогнув колени, то есть он в буквальном смысле удавился. Для того чтобы так свести счеты с жизнью, нужна определенная сила воли.

И словно про себя, тише, закончила:

– Которой у него не было.

– Или страх, – так же негромко добавила Александра.

– Да, страх или отчаяние.

– Мы неплохо провели вечер, гуляли по красивым местам, ужинали в ресторане, – проговорила Александра. – Да, он говорил очень печальные и горькие вещи, но я не видела в нем ни страха, ни отчаяния. Ничего, кроме затяжной депрессии, которая может длиться годами. Что-то произошло сразу после моего отъезда.

– То-то и оно, – согласилась Марина. – Диана мне клянется, что она вообще не общалась с ним в последнее время. Вот уж кто в отчаянии, так это она! Если докажут шантаж с ее стороны, вымогательство и доведение до самоубийства, то срок будет очень приличный. А если еще и ее сожитель окажется замешан, то…

Александра ожидала продолжения, но подруга внезапно замолчала.

– Это как-то связано с тобой, – наконец произнесла Марина. – Напрямую связано.

– Да почему?! – Александра вскочила, оттолкнув кружку. Кружка упала набок, из нее вылились остатки кофе, смешанные с гущей. Художница едва успела накрыть лужицу полотенцем, иначе пострадала бы картина. – У него была своя жизнь, свои проблемы, и немало!

– Да я тебя не обвиняю, – оборвала ее Марина. – Я за тебя боюсь.

Александра ответила резче, чем собиралась:

– Человек повесился через полтора часа после того, как я у него была. Заходила на полторы минуты, чтобы взять для тебя подарок. Может быть, это и с тобой напрямую связано?

В трубке стало тихо – именно поэтому Александра услышала, как на кухне, во входной двери, медленно поворачивается ключ в замке. Старый замок был тугой, немного заедал и открывался с хрипом, напоминающим кашель курильщика.

– Перезвоню, – бросила она и нажала кнопку отбоя.

Они со Стасом появились в кухне одновременно. Скульптор, кравшийся на цыпочках, застыл и радостно улыбнулся:

– Саша, радость, ты уже не спишь? А я боялся разбудить.

– У тебя уже и ключ от моей квартиры имеется? – Она окинула взглядом мощную фигуру скульптора, сразу отметив обновку – недешевую замшевую куртку с меховым воротником. Стас, которого Марья Семеновна ревниво обряжала в какую-нибудь рвань, надеясь этим отпугнуть поклонниц, выглядел невероятно элегантно.

– Это Юлия подарила, – смутился скульптор, отряхивая куртку от капель воды. – Удивительная женщина! Знаешь, погодка сегодня…

– Ты мне зубы не заговаривай, – остановила его Александра, открывая холодильник. Полки, по обыкновению, почти пустовали. Продукты в ее мастерской чаще можно было увидеть на натюрмортах. – Когда эта комедия закончится?

– Почему комедия? – Стас, нисколько не обидевшись, тоже подошел к холодильнику и, обозрев его скудное содержимое, уныло присвистнул. – Это чувство.

– Что такое чувство, причем большое, тебе объяснит Марья Семеновна, при встрече. – Александра достала пакет молока и закрыла дверцу холодильника. – Только не говори мне, что это любовь! Кофе будешь?

– Пил уже, – отмахнулся скульптор. Теперь он казался слегка уязвленным. – По-твоему, я не способен внушить женщине сильное чувство? Знаешь, не все такие каменные бабы, как ты! Сама никого не любишь, вот и судишь других с высоты птичьего полета… Хлопнешься когда-нибудь с этой высоты, вспомнишь мои слова!

В ответ Александра только фыркнула. Она искала в шкафчике кастрюльку для варки кофе – джезва безнадежно пригорела.

– А на меня, между прочим, – продолжал Стас, все более воодушевляясь, – до сих пор молодые красивые барышни засматриваются!

– Знаю. В курсе, что это за барышни, – бросила Александра, принимаясь сооружать скудный завтрак, состоящий из куска сыра, тоста и яблока. – Они на твои надгробные гонорары засматриваются.

– Не скажи… – протянул скульптор, подходя к окну. – Порядочные барышни! Да вот, пожалуйста, одна так и стоит, как парализованная! Глаз с подъезда не сводит, чуть дырку во мне не прожгла, когда я сюда шел! И это при отце!

– Не выдумывай.

– Говорю тебе, ждет, бедненькая, под мокрым снегом… – расчувствовался Стас. – Сюда смотрит.

Александра, заинтересовавшись, наконец, подошла к нему. Стас говорил правду – во дворе, прямо под окнами Александры, рядом с машиной стояла девушка. Она топталась в растаявшем снегу, спрятав руки в карманы куртки, и, задрав голову, смотрела на окно кухни. Низко надвинутая на лоб вязаная шапка мешала составить полное представление о лице девушки, но Александре все же показалось, что она ее где-то однажды видела. Цепкая зрительная память, которой художница всегда гордилась, никогда ее не подводила.

– Она просто живет где-то рядом, – пожала плечами Александра, отходя к плите. Вода для кофе уже закипала. – Сто процентов. Я ее уже встречала, по-моему.

– Но не в твоем же подъезде она живет! – возразил Стас. Он продолжал наблюдать за девушкой. – Здесь живешь ты одна. Это она меня высматривает.