Алексей Петров - Черный Гиппократ

Они, видно, так привыкли друг к другу, что не могли уже друг без друга обойтись. И обоих это устраивало, ибо симбиоз между белой и черной косточками — вещь вполне естественная…

Вот о чем вспомнил и о чем подумал Владимир Нестеров, когда увидел в руках у соседа по койке журнал с цветной фотографией шимпанзе во всю обложку…

Опять шел дождь. С запада, с моря налетал порывами зябкий нервный ветер. Вслед за серыми он гнал черные тучи, и те разряжались зарядами снега — крупного, мокрого, тяжелого. Снег укрывал город, тяжким бременем лежал на крышах; пропитанный дождем, хлюпал под ногами пешеходов, змеино шипел под колесами автомобилей. Снег этот был еще случайный: едва опустился на землю, а ему суждено уж было растаять.

Артур стоял на мосту. Под мостом проходила крупная автострада — широкая и оживленная. Проносились легковушки, разбрызгивая мокрый снег, шли, натужно рыча, фургоны-дальнобои…

Артур, облокотившись на стальные перила, смотрел вниз.

По времени еще был день. Но поздняя осень… Север… Сумерки приходили рано. В сумерках далеко видны габаритные огни автомобилей… Падал снег; снежинки кружились в порывах ветра, искрились в свете габаритных огней.

Снежинки садились на голову Артуру, застревали в волосах, медленно обращались в капельки воды. Эти капельки серебрились в волосах Артура…

Слезы текли по его щекам. Но Артур не вытирал их. Зачем? Все мокро вокруг… И не стыдился редких прохожих. Не обращал на них внимания? Пожалуй, вообще не видел их. Он был сейчас один в этом мире, потому что она… ушла.

Он невидящим взором смотрел вниз, на машины, и что-то шептал. Быть может, Артур читал стихи… Или сочинял?

А может, это не были стихи. Может, Артур грезил. Габаритные огни пролетающих внизу машин холодными искрами отражались в глазах Артура. И он их, как будто, даже не видел сейчас — эти огни.

Слезы сбегали по щекам на подбородок, а с него на стальные перила. Куртка на Артуре не была застегнута; ветер бросал в разные стороны концы шарфа. Таяли в волосах снежинки, юркими капельками сбегали за воротник. Но Артур не замечал этого, как не замечал прохожих, что косились на него, и машин, что деловито сновали внизу. Взором он ушел в себя, в свой иллюзорный мир, в котором еще жила она…

Слезы сбегали по щекам Артура, а он улыбался. Он видел Вику внутри себя. Она жила в нем… И они куда-то шли вместе, о чем-то говорили. Им так хорошо было вдвоем…

Редкие прохожие оглядывались на Артура.

Лицо Артура было светло, искорки в глазах стали теплыми, нежная улыбка играла на губах. Он был там — где-то далеко, где не только «снег под каблуками», но и майская листва над головой, где осень легко обращается в весну, холод и сырость в тепло, сердечная тоска — в любовь…

— Эй, парень!.. — крикнул кто-то, проходя мимо Артура. — С тобой все в порядке?

Не дождавшись ответа, этот человек пошел дальше. Ему было зябко, он поднял воротник пальто, надвинул пониже на лоб шляпу.

Улыбка играла на губах Артура.

На губах Артура играла нежная улыбка. У этой улыбки было имя — Вика…

— Вика… — сказал Артур и, медленно перевалившись через перила, полетел с моста головой вниз.

Оглушительно сигналил, подъезжая к мосту, какой-то «КАМАЗ».

Водитель лихорадочно выворачивал руль. Фургон дальнобоя шел по скользкой дуге юзом…

Прохожие закричали, бросились к перилам. И смотрели вниз.

Артур лежал на мокром асфальте, раскинув руки и ноги. Растекалась от головы черная лужица крови.

Водителю удалось остановить «КАМАЗ» в каком-нибудь полуметре от тела Артура. Но машина стояла поперек дороги… Открылась дверца. Не вылезая из машины, водитель смотрел в мертвые глаза Артура.

На мосту оживленно переговаривались очевидцы происшествия.

— Идиот! — говорил кто-то. — Это ж надо так!..

Монотонный голос вторил ему:

— Вряд ли он еще жив. Перелом основания черепа гарантирован. Плюс — компрессионный перелом шейных позвонков, — это было мнение компетентного человека. — У него почти нет шансов зацепиться за жизнь.

— Похоже, этот парень за нее и не цеплялся, — заметил еще кто-то.

А одна девушка сказала:

— Я вначале подумала, что снимается кино, что это каскадер переваливается через перила…

Парень, ее спутник, покачал головой:

— Как видишь, все по-настоящему. Это нам напоминание: смерть все время ходит рядом…

Старушка-медсестра дремала у себя на посту. Перед ней на столе лежал раскрытый журнал «Фельдшер и акушерка». Она сложила на журнале руки и клевала носом. Можно сказать, клевала она и очками, которые по обыкновению съехали у нее на кончик носа.

Нестеров без проблем — незамеченным — прошел у старушки за спиной. Когда он уже открывал дверь в холл, поспешил расслабиться. Скрипнула пружина, слегка хлопнула дверь.

Старушка-медсестра вздрогнула, очки свалились-таки у нее с носа на журнал. Но не разбились, слава Богу!..

Она перевернула страничку журнала и снова принялась дремать. Опытная она была медсестра. Давно усвоила истину, что нельзя упускать возможность отдохнуть — особенно на дежурстве в хирургическом отделении. Ведь никто не знает (разве что только Бог), что может произойти в отделении через пять минут. Привезут «сложный случай» и простоишь до утра с хирургом у стола. Тогда не подремлешь… И какой от тебя завтра будет толк? Сладишь ли ты с внуками? Нужна ли будешь детям — сонная курица?

Нестеров чувствовал себя увереннее на этот раз.

Быстро спускался по лестнице. А пока спускался, уже приготовил нужную отмычку. Делом нескольких секунд это было — отпереть дверь кафедры. Вошел на кафедру, защелкнул за собой замок. Чтоб уж никто не беспокоил.

На всякий случай Владимир сделал обход кафедры. Только убедившись, что здесь никого нет, он спустился в подвал…

В помещении морга произошли некоторые изменения.

Во-первых, электрики заменили лампу. И теперь свет горел ровно — не мигал, не нервировал. Во-вторых, произошли перемещения тел. На месте трупа толстой женщины лежал труп мужчины — по виду явно бомжа и явно из блатных — наколки, наколки; это было не тело, а картинная галерея; кажется, свободного места на этом теле невозможно было не найти. «Не забуду мать родную» — самое простое, традиционное красовалось на самом виду, поперек груди. А вокруг — сплошные символы: восходящее солнце, как на пачке папирос «Север», звезды, кинжалы, змеи и прочая и прочая… На первом столе лежал даже не труп, а его отдельные друг от друга части. Ноги, перерезанные выше колен — с одного края стола; голова-шея-грудь — с другого края; тело-култышка — посредине. И все так разбито — что невозможно было понять, чье это тело — мужчины или женщины. Это кто-то попал под поезд. Или уже мертвого подложили под поезд. Судмедэксперты и будут это выяснять…