Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

— Просто замечательно, я глубоко признателен вам за помощь.

Без нескольких минут десять я сел в машину, подъехал поближе к школе, развернувшись в сторону бензоколонки. В начале одиннадцатого в зеркальце заднего наблюдения я заметил ее, бредущую по направлению к моей машине, обеими руками прижимая к груди стопку учебников. На ней была хлопчатобумажная блузка в зеленую полоску, оранжево-розовые брюки, кончавшиеся чуть ниже колен, и белые теннисные тапочки. Когда она подошла достаточно близко, я нагнулся, распахнул дверцу и сказал:

— Доброе утро, Синди.

Она взглянула на меня, медленно подошла к машине, остановилась в нескольких шагах.

— А, так это вы. — Оценивающе оглядела меня своими мудрыми старыми глазами. — Что это вы задумали?

— Садись.

— Слушайте, если у вас в воскресенье возникли какие-нибудь мысли на мой счет, забудьте. Я вас не знаю, я не в настроении, и у меня хватает своих проблем, мистер.

— Я хочу порыться в тайничках у Бу, Синди. И он никогда не узнает, что ты в этом как-то замешана. Я просто хочу задать тебе несколько вопросов. Залезай и давай поездим немного вокруг, а через пятнадцать минут я высажу тебя на этом же самом месте.

— Почему вы решили, что я захочу каким-либо образом подставить Бу?

— Просто будем считать, что ты хочешь сделать одолжение своему отцу.

Она поджала губки, дернула плечом и влезла в машину. Положила книги на сиденье между нами и сказала:

— Не надо ездить вокруг. Поедете туда, куда я скажу.

Ее указания были коротки и понятны. Следуя им, я проехал три квартала вперед, два налево и свернул в укромную рощицу со столами для пикника, местом для костра и густыми ивами у пруда. Когда выключил двигатель, она вздохнула, расстегнула верхнюю пуговку на блузке, засунула два пальца в бюстгальтер и, немного порывшись, вытащила помятую сигаретку и кухонную спичку. Зажгла спичку о толстый ноготь большого пальца, глубоко затянулась и выпустила долгую серую струйку дыма, отразившуюся от внутренней поверхности ветрового стекла.

— Как это вам удалось уговорить старую Мосбатиху отпустить меня?

— Сказал, что я официальное лицо. Антиалкогольный контроль. Когда вернешься, она поинтересуется. Скажи, что мистер Хупер просил никому не говорить об этом.

— Вас так зовут?

— Нет.

— Это официальное расследование?

— А сама ты как думаешь, Синди?

— Вряд ли.

— Ты права. В воскресенье у меня сложилось впечатление, что ты хочешь, чтобы Уаксвелл убрался из твоей жизни. Это была игра?

— Не знаю. Боюсь, что нет. Не будь он таким злым, как черт… И таким старым. Никуда меня не возит. Вечно говорит — Майами, Майами! Как же, доживу я до этого. А так, как все идет, — бл… мне самой придется что-то делать, потому что пока я торчу здесь, ничего толком не изменится, что бы там ни было. Есть одна компашка, у них появилась возможность этим летом отсюда смыться, поработать на табачных плантациях в Коннектикуте. Вкалывая изрядно, да еще подальше отсюда, я, наверно, смогу с этим развязаться. Проклятый старикашка!

От последней затяжки огонек переместился почти к самому пальцу. Она швырнула окурок в окно, задержав дыхание, потом открыла рот и выдохнула. Повернулась ко мне, прижавшись пухлой щечкой к спинке сиденья, спросила:

— А че вы узнать-то хотите?

— Тебе известно, что в прошлом году Бу у себя дома убил женщину?

Она опустила глаза, поизучала ноготь на большом пальце и отгрызла уголок.

— Подружку вашу?

— Нет. Ровно наоборот. Похоже, тебя это не удивило.

— Боюсь, у меня было такое ощущение, что что-то случилось. Она лилипутка или что-то в этом роде?

— Забавный вопросик.

— Да были там какие-то кружевные черные трусики, в которые я влезть пыталась. Я, конечно, толстая, но уж не настолько толстая. Я их порвала, пытаясь натянуть. А когда я его слишком сильно донимать вопросами начала, то он меня так двинул кулаком по макушке, что я отрубилась и заткнулась.

— Она была очень маленькой женщиной. Я так понимаю, он заставляет тебя работать по дому.

— Да Бог с ним, я не возражаю. Он живет как боров. Вот только не разрешает мне за порядком следить. Зарастает грязью, а мне потом в два раза больше работы.

— А он всегда там, когда ты прибираешься?

— Когда я там, так и он там. Он говорит, если я хоть раз приду, когда его нет, или приду, когда он меня не вызывал, то он воспользуется сюрпризом, который бережет для особого случая. А мне уж точно никаких сюрпризов от него не надо.

— Ладно. А когда делаешь уборку, нет ли какой-нибудь особой части дома, к которой он не разрешает прикасаться?

— Че? Я не поняла.

— Словно что-то в доме спрятано.

— Че? Нет. Ничего такого. Но я, ей-богу, не суюсь в ту рощицу за гаражом. Однажды, еще в марте, кажется, вдруг неожиданно потеплело. Он приехал и погудел мне из машины довольно поздно. И часа в три ночи, когда он спал и храпел вовсю, я почувствовала, рыбой воняет. Видать, забыл о ней и на крыльце оставил, может, еще днем. Красные рыбки. Когда жарко, они быстро тухнут. И в конце концов мне уже так дурно сделалось, что я встала, натянула платье, вышла, собрала их в сетку, взяла в гараже лопату и пошла в рощицу, чтобы закопать их там, стараясь не дышать. Не успела яму и наполовину выкопать, как он налетел на меня, запыхавшийся от бега. Этот нож, что в ремне носит, под луной поблескивает, и как псих трахнутый на меня кидается. Ну я что, я бегу через рощицу и слышу, как он о корень или что-то там еще спотыкается и грохается со всего размаху. Потом опять вскочил, орет, что убьет меня, а я ему кричу, что зарывала его рыбу вонючую, пока меня от этого запаха наизнанку не вывернуло.

Тут он вдруг успокоился, так что я потихоньку приблизилась и вижу, что он на полянке заканчивает яму копать. Ткнул туда рыбку, забросал землей, крикнул мне — дескать, все в порядке, выходи, ему, мол, просто сон дурной приснился, вот он и вскочил. Черта с два! Когда уже прошло порядком времени с тех пор, как он в дом ушел, я собралась с духом прокрасться обратно, и как он меня схватит сзади, из темноты, я чуть не померла. Но все, что он хотел, — это так, пожеребятничать. Ну, сами понимаете. Поржать да пощекотать. Развернул меня и увел, не успела я в себя прийти. Но одно скажу. С тех пор я у него дома ни одной лопаты не видела. Но он ведь не настолько глуп, чтобы похоронить эту лилипуточку у себя на участке, когда кругом миллион гектаров болот, где можно маленькую мертвую женщину так далеко и глубоко спрятать, что вся армия и флот сто лет искать будут. Да что там, он мог просто сбросить ее в пруд к аллигаторам, а уж они ее на дно в ил утащат да пожрут недели за две, ни черта не останется. Может, его поймает кто, да только когда он кого-нибудь убивает, не после. Я вам еще одну вещь скажу. Если вы там все разнесете хорошенько, а он проведает, чьих рук дело, то уж лучше сами его на тот свет отправьте. Может, я всю Джорджию проеду, автобус остановится где-нибудь, а уж он — тут как тут, прислонится к своему белому «линкольну» и станет ухмыляться, пока я свой рюкзак не выволоку, потому что больше ничего делать не останется. И он это знает.