Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Я вернулся на борт «Дутого флэша» только-только к обеду, да и то лишь оттого, что Чук не начинала его — ведь пока Артуру не удается удерживать его в желудке. Сам он был покорным и изнуренным, от него так и веяло чувством вины, и он старался отводить глаза, избегая прямого взгляда.

— Все эти пустые катера вокруг… — говорил он. — Не знаю. Мне все время что-то слышалось. То стук, то легкое потрескивание, когда уже стемнело. И каждый раз я знал, что он проскользнул к нам на борт. И понимал, что ему нужно сделать. Ему нужно было избавиться ото всех, кто хоть как-нибудь мог связать его с Вильмой. А я ее там видел. И я ходил туда-сюда в темноте по салону с заряженным пистолетом, выглядывал в окна и что-то видел. Какую-нибудь тень, перебегающую пригнувшись открытое пространство, приближающуюся ко мне. Я чувствовал, что могу в него разрядить всю обойму, а он все равно будет надвигаться, смеясь. Он наверняка выведал название этой яхты и то, как она выглядит. И я просто знал, он будет за ней охотиться, пока не найдет. Потом я подумал, что выпивка придаст мне уверенности. Но один бокал не помог. Зато второй так здорово сработал, что я подумал — третий пойдет еще лучше. Черт, я даже не мог вспомнить, что сделал с пистолетом. Мы все тут перерыли. Чук его нашла. В углу, у сундука. Я, должно быть, его уронил и зафутболил туда. Большая вам подмога, ничего не скажешь.

Чук выглянула из камбуза в кабинку, где мы обедали, и воззрилась на него сверху. На ней были бледно-голубые облегающие брюки, спущенные на бедра, и верхняя часть красного купальника, такая узкая, что, только будучи идеально закреплена, чего Чук добивалась далеко не всегда, полностью прикрывала коричневые круги вокруг сосков. Высунувшись в тесную кабинку в солнечном свете и блеске воды сквозь иллюминаторы, она, казалось, просто подавляла все вокруг огромным количеством голого женского тела.

— Цыпленочек, а почему бы тебе не пойти в садик и не поклевать червячков? — потребовала она. — Ты себя так жалеешь, что мое девичье сердечко просто разрывается. Ну, напился. Такое редкое состояние, что его лишь в медицинских учебниках отыскать можно!! Ради Бога, Артур!

— Я ужасно перепугался.

— Этот человек избил тебя до полусмерти, да еще при Вильме, которая смотрела и наслаждалась, и если бы перила не сломались, то он, может, и убил бы тебя. Неужели ты думаешь, что такие вещи проходят бесследно? — Она шипела от возмущения. — И такой ли уж это страшный грех? Я что, должна из твоей постели вылезти, если ты испугался? Или люди на улице будут вслед тебе плевать? Да брось ты эти бойскаутские закидоны! Каждый день в любом месте этого большого и круглого мира девять человек из десяти бывают напуганы до чертиков. У тебя что, есть какие-нибудь обязательства быть другим? Даже всемогущий Макги от этого не застрахован, можешь мне поверить. Да ради Бога, Артур!

Она удалилась обратно на камбуз и яростно загремела медными кастрюлями.

— Ух, — сказал Артур с тихим трепетом благоговения.

— С ней все в порядке, — успокоил я его. — А сегодня вечером, Артур, тебе предоставится еще одна возможность слегка понервничать. Мы с тобой отправляемся в гости.

У него дернулся кадык, сначала вверх, потом вниз, словно сделал большой глоток. Он расправил плечи.

— Отлично, — от всей души одобрил он. — Просто замечательно. Буду ждать с нетерпением.

Появилась Чук с большими сверкающими оловянными мисками для каждого из нас и со звоном поставила их на стол.

— Гуевос ранчерос, — объявила она. — Милый, в этих яйцах хватает перца, а колбаса достаточно горячая, чтобы дать твоему желудку нечто качественно новое, над чем можно призадуматься. — Она принесла свою собственную тарелку и втиснулась рядом с ним. — Наши порции просто острые, ягненочек. А вот твоя — как вулкан. И жуй ее как следует, не то все выйдет обратно. Старое домашнее средство от тошноты.

Артур съел все. С явными усилиями, со слезами на глазах и последовавшими потом соплями из носа и прерывистыми вспышками агонии перед тем, как наброситься на спасительный мягкий хлеб с маслом.

— Ты его проинструктировала? — спросил я, когда мы закончили.

— В целом — да, по крайней мере, когда он… уходил кашлять.

— Хватит, Чук, — твердо сказал Артур. — Довольно, довольно. Давай-ка забудем об этом до лучших времен. — Он посмотрел ей в глаза.

Внезапно она усмехнулась, кивнула и погладила его по руке:

— Добро пожаловать обратно в человеческую расу.

— Рад стараться, — вежливо ответил он.

— Это тоже из словарных запасов Вильмы? — спросил я.

— Как странно, — сказал Артур. — Я ведь так толком и не знал ее, правда? Сегодня понял одну странную вещь. Я могу очень живо ее себе представить, как она стояла, как сидела, как ходила. Но во всех воспоминаниях она повернута ко мне спиной. Совершенно не могу вызвать в памяти ее лица. Могу вспоминать, какого цвета у нее глаза, но не могу их себе представить. Так что теперь кто-то, кого я совсем не знал, мертв. И… она была замужем за кем-то, кого я не очень-то хорошо и знаю. Так мне и видятся два чужака, живущие в этом доме на берегу. Тебе это что-нибудь говорит?

— Это мне говорит, — сказала Чук. — Трэв, пожалуйста, а что случится сегодня вечером? Пока вы оба не вернетесь живыми и здоровыми, я совсем ополоумею. Пожалуйста, расскажи мне.

Когда я свернул на темно-зеленом седане в Клематис-Драйв, было уже совсем близко к одиннадцати. Окна других домов зияли чернотой. Продающихся и сдающихся было больше, чем занятых. Приблизившись к дому Уаттсов, я заметил, что фонарь над входной дверью не включен. Поэтому снова нажал педаль и тронулся с места, сказав Артуру:

— Боюсь, адвокатик еще в полусознательном состоянии.

В доме горело всего несколько огней. И только раз, проезжая мимо, я заметил в темноте у бокового газончика за гаражом нечто такое, что заставило меня издать слабый возглас удивления.

— В чем дело? — насторожился Артур.

— Белый «линкольн» старого доброго Бу, там, сбоку. Почти незаметен. Верх опущен. Видишь?

— Да. Вижу. О, Боже мой! Ты не думаешь, что нам лучше вернуться?

Я ничего не ответил. Свернул налево, на следующую же улочку, и после первых пяти домов вокруг уже не оставалось ничего, кроме пустой невозделанной земли, где асфальт переходил во влажную грязь с глубокими колеями. Я дал задний ход, увяз, потом развернул машину, выключив в последний момент фары, и тут же скрылась водянисто-бледная луна. Я въехал передними колесами на бордюр и поставил машину в тени пальмовой кроны. В наступившем молчании лишь ветер теребил ее листья, напоминая шелест дождя.

— Что собираешься делать? — спросил Артур. Голос его вибрировал от волнения.