Наталья Никольская - Кто первый на виселицу

– Я не могу ждать до вечера, – закричала я. – Я поеду сейчас! Скажите мне, где она находится?

– Но, Оля, это неразумно! Что вам дадут несколько часов? И потом одной ехать туда страшновато.

– Я поеду с Полиной, – пообещала я. – С ней ничего не страшно.

– Ну… ладно, – поколебавшись, ответил Николай и принялся объяснять, как найти дачу Константина.

Я поблагодарила его и повесила трубку. Следом я позвонила Полине, но ее не оказалось дома. Я позвонила бабушке. Там тоже никто не ответил. Странно, куда они все подевались? Тут я вспомнила, что Евгения Михайловна вчера говорила, что ей нужно ехать на кладбище! И просила меня посидеть с детьми! Господи! Ну, как я могла забыть об этом? Теперь Полина, проклиная все на свете, а в первую очередь мне, повезла их всех на кладбище, а это у черта на рогах! Теперь они меня за это убьют!

Я стала ходить взад-вперед по своей квартире, обдумывая мрачные перспективы быть убитой своими родственниками. Потом стала успокаиваться. Ну и что, в конце концов, такого страшного в том, что детей пришлось взять с собой? Они ведь поедут на машине, значит, хлопот не будет. Пусть погуляют, подышат свежим воздухом… У меня есть дела поважнее.

Я собралась и поехала искать дачу Константина. Автобуса я ждала долго. Потом еще мне стоило громадных трудов влезть в него, так как толпа страждущих дачников занимала очередь с раннего утра. Когда долгожданный автобус подошел, вся эта толпа ринулась к нему, грозя смести все на своем пути. Казалось, что для этих людей в данный момент нет ничего важнее их заветных шести соток.

Я вцепилась в какого-то толстого дяденьку с ведром и граблями в руках, намертво прилепилась к нему и мы стали пробираться в автобус. Дяденька орудовал граблями, поэтому окружающие несколько побаивались очень уж приближаться к нему, и влезть в автобус нам удалось.

Конечно, ехать пришлось стоя. Стоя – это еще громко сказано. Я даже не смогла бы описать словами ту позу, в которой протряслась всю дорогу. Я изогнулась в поясе, причем несколько раз, одна моя нога стояла на чем-то мягком и покатом, рискуя в любой момент лишиться своей опоры, вторая вообще болталась в воздухе, так как до пола не доставала.

Пот лил ручьем, жизнь казалась адовой мукой, придуманной каким-то изощренным садистом. Вдобавок сзади на меня давили так, что в глазах моих стали вскоре появляться и лопаться красные точки, похожие на горящие кораблики из морского боя.

Наконец, водитель назвал нужную мне остановку, и я с некоторыми потерями пробравшись к выходу, покинула наконец эту камеру пыток.

Я остановилась на дороге и огляделась. Влево вела тропинка, по которой пошли несколько дачников. Вспомнив слова Николая о том, что нужно идти именно влево от остановки, я поспешила за ними.

Дачники давно уже разбрелись по своим участкам, а я все продолжала идти вперед, так как не встретила пока главного ориентира: Николай говорил, что нужно пройти мимо старого колодца.

Наконец, и колодец попался на моем пути. Я прошла еще немного и повернула направо. Так велел Николай. Тут я увидела одинокий заброшенный домик. Николай говорил, что Костя специально выбирал такое глухое и малолюдное местечко, чтобы уединяться.

Я подошла и постучала. Никто не отозвался. Но мне показалось, что следы на земле были совсем свежими.

Я постучала посильнее, но никто не подавал признаков жизни. Может быть, Константин был здесь и недавно уехал? Что же я, зря сюда тащилась?

Тут я заметила сверху чердак. Может, полезть, посмотреть, что там? Вот и лестница как раз стоит.

Я вскарабкалась наверх и пролезла в чердачное окно. Кроме пыли и паутины я больше ничего не обнаружила. Я походила по чердаку и в углу наткнулась на какую-то доску. Нагнувшись, я поняла, что это не доска, а завернутая в тряпку картина.

Я развернула ее. Это был портрет женщины. Не было сомнения, что писал его Константин. У женщины были гладкие черные волосы и большие глаза. Было в ее лице что-то хищное. Выражение лица производило довольно жуткое впечатление. Картину усиливало еще и то, что во лбу ее было нарисовано пулевое отверстие и сочащаяся из него кровь. Но глаза оставались живыми. В них была даже какая-то усмешка. Женщина словно издевалась над кем-то. Вместо человеческого тела у нее было нарисовано тело змеи. На оборотной стороне холста было написано во весь лист почерком Константина: «Ты сломала мою жизнь. Будь ты проклята».

Мне стало страшно. Очевидно, это вторая жена Константина. Но почему она кажется мне такой знакомой? Где я могла видеть эту женщину?

В этот момент за моей спиной раздался голос:

– Ну, что, нашла, невеста?

Я стала поворачиваться, медленно холодея в душе, потому что уже поняла, чье лицо было изображено на картине. Когда мои глаза встретились с ее, я поняла, что не ошиблась. Но в следующую секунду удар по голове погрузил меня в темноту.

Когда утром я позвонила от Евгении Михайловны Ольге раз пятнадцать, а ответом мне были только короткие гудки, я разозлилась не на шутку. Это же надо, а? Ведь предупреждали ее, чтобы посидела с детьми! С кем она треплется, а?

Я подумала, что скорее всего нашелся ее драгоценный Константин, и теперь они мило воркуют по телефону, рассказывая друг другу о своих приключениях. Со злостью я швырнула трубку на место и беспомощно посмотрела на бабушку.

– Успокойся, милая, – произнесла Евгения Михайловна. – Поедем с детьми.

– Нет, но это уже выходит за всякие рамки! – в отчаянии сказала я. – Что она, ребенок, что ли? Связалась с каким-то художником-голодранцем, детьми совершенно не занимается!

– Ты оставь Олю в покое, – спокойно ответила бабушка. – Она пытается наладить собственную жизнь.

– Уж лучше налаживала бы ее с Кириллом!

– Мне бы тоже этого хотелось, Кириллу я очень симпатизирую. Только не нам это решать. Это все от них самих зависит.

– Ладно, поедем, – сказала я.

– А может быть, попросим Кирилла посидеть с детьми?

– Да ты что? Кирилл рассердится. Он же на работе. Нет, давай лучше возьмем их с собой.

Мы одели детей и пошли в машину. Артур и Лиза были очень рады прокатиться. Мы выехали на дорогу, ведущую к кладбищу, и покатили по ней.

На кладбище было тихо и безлюдно. Мы вышли из машины и тихонько пошли вдоль оград.

– Люблю кладбища, – проговорила Евгения Михайловна. – Есть в них что-то успокаивающее, умиротворенное…

– А я, честно говоря, не очень, – поежилась я. – жутко немного.

– А ты не думай об этом. Знаешь, я люблю ходить мимо могил, смотреть на фотографии, думать о судьбе этих людей. Вот, например, эта молодая женщина. Отчего она умерла? Как складывалась ее судьба? Кто ее родные?

– Не знаю, не знаю, – ответила я. – Как-то не приходилось над этим задумываться.