Журнал «Искатель» - Искатель, 2017 № 08

— Ты кто? — едва слышно пролепетал Тед, так тихо, что ему стало боязно, что ведьма-куница его не расслышала и ему придется повторить вопрос.

Он попытался выскользнуть из-под сидевшей на нем наездницей незнакомки, но ее невероятно сильные руки прижали его к матрасу. Если бы не мягкость и упругость их кожи и тканей, Тед решил бы, что это не руки, а две стальные трубы. То ли инстинкт самосохранения, то ли ужас заставили его повторить свое первоначальное движение.

Раз за разом эти странные руки терпеливо возвращали его в исходное положение. Борьба была молчаливой, но упорной. Наконец Тед сдался. Дыхание ускользало от него, как обмылок — от обильно смазанных растительным маслом рук. Дыхание девушки же было ровным и спокойным.

«Совсем я ослаб, — Тед с удивлением заметил, что его привычная жалость к себе сменилась отвращением. — С девчонкой справиться уже не могу…»

— Вот так… — одобрительно зашептали губы рядом с его губами.

Руки принялись стаскивать с него одежду. Тед с готовностью помогал им. Он моментально забыл, кто он, где он и что ему пришлось пережить за последние месяцы. Для него существовала лишь эта девушка и яростное желание, растекавшееся по его нервным окончаниям горячим потоком, проникающим в каждый клочок тела.

Тед зарычал, подбадривая себя, словно опасался, что запал может в любой момент угаснуть и невероятное романтическое приключение обернется до банальности невероятным конфузом. Он навис над полностью податливым и предупредительным телом незнакомки. Его собственное тело превратилось в разрастающуюся в своей мощи машину удовольствия. Глаза закрылись сами собой. Лицо вытянулось, обратившись в радостную морду пса, которого ласково треплет нежная рука обожаемого хозяина.

На ум отчего-то пришли стихи, написанные им в далекие времена юности, когда цинизм еще не победил в нем наивность и романтичность и когда любовь была чудом, а не прелюдией к постели. Строчки вспоминались с удивительной легкостью, и Тед с удовольствием принялся декламировать их про себя:

Он снова начал задыхаться, но это его совсем не пугало. Он был уже у цели своих стараний и желаний. В самый ответственный момент он дернулся, чтобы ловко выскользнуть из объятий своей соблазнительницы, но та вдруг крепко оплела его руками и ногами, не оставив никакой возможности вырваться.

Тед застонал и, сдавшись, повалился на нее. Что-то защелкало. У Теда возникла твердая уверенность, что щелчки исходили из самой девушки. Он замер и прислушался ко все еще продолжающемуся, но быстро ослабевающему звуку.

«Что тут может клацать? Какая-нибудь железяка в кровати, которая раньше никаких признаков своего существования не подавала?»

Несколько мгновений протекли в полной тишине. Теду никак не удавалось собраться с мыслями. Ни по поводу того, что предстоит далее. Ни относительно появления здесь нежданной чаровницы.

— Меня Линтой зовут, — девушка заговорила первой. — Что там с твоим именем?

По лицу Теда пощечиной прокатилась волна жара. Его дыхание непроизвольно ускорилось. От злости на себя он тихо чертыхнулся.

— Меня — Тедом… Тедом Миллером, — наконец выдавил он из себя.

— Очень приятно, Тед. Давай одеваться: на улице давно полдень.

Тед отделил из кома сваленной на полу одежды ту, что принадлежала девушке со странным именем Линта. Одежда еще хранила в себе фабричные запахи обработанной краской ткани. Тед уже успел забыть о существовании подобных запахов. В букете, исходившем от его собственной одежды, доминировала оглушающая нота давно не мытого тела.

Тед пересел на стул и принялся торопливо одеваться, мешая себе порывистыми, плохо выверенными движениями, в которых сквозила эмоциональность подростка, а не спокойствие дошедшего до экватора рациональной жизни мужчины. Спуститься вниз Тед тоже поспешил первым.

У люка его остановила мысль, которой до этого никак не удавалось сформироваться в сознании, ошеломленном только что пережитой сценой пробуждения и страсти.

«Я же вроде затаскивал лестницу внутрь…» — Тед обернулся на незнакомку, но та была занята последними деталями своего туалета и его вопросительного взгляда не заметила.

Крадучись, он спустился до половины лестницы. Внизу были еще три человека. Они были заняты тем, что вязали подобие плетня по периметру первого этажа, который был обозначен лишь столбами, поддерживающими пригодную для жилья верхнюю часть строения. Когда-то это был полноценный дом: глубокие раны, оставленные в несущих брусьях гвоздями, свидетельствовали о том, что нижний этаж первоначально был обшит досками.

Правда, когда дом обнаружил Тед, досок уже не было, как не было и разломанной печи. Никаких признаков присутствия человека дом не проявлял. Тед скрывался в окрестностях странного сооружения два дня, ведя наблюдение из кустов. За все это время никто не спустился и не поднялся по приставленной к дыре второго этажа лестнице. Никто не разжег костра, не кашлянул и не чихнул.

На третий день Тед решился. Невидимая рука отчаяния вытолкнула его из диких зарослей. Он пробежал на цыпочках шестьдесят ярдов, что отделяли дом от лесной чащи, и, пугливо оглядевшись по сторонам, преодолел лестницу с ловкостью древесного животного.

Второй этаж состоял из одной большой комнаты, лишенной окон, но снабженной некоторыми элементами меблировки: кроватью, шкафом и стулом. Когда глаза привыкли к полумраку, Тед заметил, что кровать занята. Он хотел было уже тихо выскользнуть вниз, но нелепая искаженность черт выглядывающего из-под одеяла лица остановила его. Тед вгляделся в это лицо: в постели лежал не человек, а только то, что когда-то было человеком.

«Теперь все ясно, — разъяснил он ситуацию самому себе. — Те, кто забрал доски и кирпич, брать что-либо из-под носа покойника просто побоялись. Значит, мне его хоронить», — уныло заключил Тед.

Он смастерил из простыни куль и выволок мумию наружу. Никаких инструментов для рытья могилы в комнате, конечно, не оказалось, а завалить покойника камнями он попросту не догадался. Поэтому ему пришлось тащить скорбный прах триста ярдов до ближайшего обрыва, куда он его с легким сердцем и сбросил: Теду было не по себе от мысли, что ему придется обитать на одном плато вместе с покойником, который по ночам бродил бы, неприкаянный, вокруг своего жилища и пытался забраться обратно. Впрочем, он уже достаточно одичал, чтобы не быть чрезмерно привередливым, суеверным или брезгливым: простыню он оставил себе.