Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 12

— Третий круг, — объявил Гарри.

И им опять нужно было пройти мимо группы, состоящей в основном из женщин.

— Не смотрите на ведущую, — опять предупредил Гарри, — это клуб тонкой политической прозы.

— А это что такое? — спросил Марк.

— Это когда читателя подводят к определенному выводу, но не озвучивают его напрямую.

— Кто еще хочет поделиться фабулой своего рассказа? — раздался голос ведущей. — Вы, девушка?

Белла опять подняла глаза.

— Или вы, — уже обращаясь к Белле, сказала ведущая.

— Я поделюсь за нее, — тут же выступила Лаура, не дожидаясь — неловкой паузы и привлечения внимания дронов-полицейских.

— В ее рассказе описывается жизнь двух хороших соседей, которые часто вместе играют в шахматы. Но сосед справа подключился к информационному каналу с неправильной идеологией и через год отравил собаку соседа слева, которую все любили и которая никому ничего плохого не сделала.

— Какой замечательный сюжет! Читатель сделает правильный вывод о том, что неправильная идеология отравила сознание соседа справа, а он отравил милую собачку слева. Этот рассказ может стать «Муму» нашего времени!

И они опять двинулись дальше.

— А теперь послушаем рассказ о том, как победить в себе раба, — послышался сзади голос ведущей.

— Кого они называют рабами? — телепатически ворчал Гарри. — Раб — тот, кто только и озабочен тем, чтобы им не руководила другая личность. Он мелочен и завистлив. Он согласен на руководство машиной, бюрократом или на действия под угрозами или посулами, но только не на руководство личностью. Чтобы подчиняться характеру, нужно самому его ценить, а значит, и иметь собственный. Раб личностной силы не имеет и подсознательно желает, чтобы ее не имел никто.

Марк слушал Гарри невнимательно. Купол становился все выше и выше, но по-прежнему выполнял свою функцию. Марк видел в нем свой город и мать, обедающую в парке. Белла же видела свою маму. Еще Марку показалось, что между землей под Городом и тротуаром все время ведется напряженная борьба, приводящая к появлению еле заметных впадин, или возвышений, которые тут же распрямляются.

— Это четвертый круг, — сказал Гарри. — Эти люди уже почти полностью подчинены органике, но они еще чувствуют пресность такой жизни. Им уже недоступна глубина, и поэтому они ищут на поверхности явлений. Это общество любителей прелестных вещичек и занятных наблюдений.

— А можно я расскажу о своем наблюдении? — сразу обратилась Лаура к собравшимся, уже не дожидаясь предложения выступить.

— Конечно.

— Я расскажу о мужчине, любителе винтажной одежды, который носит ботинки на шнурках. Они очень дорогие, и жена запрещает ему снимать их не расшнуровывая. Он все равно снимает их не расшнуровывая, якобы чтобы не наклоняться, но потом нагибается, поднимает и расшнуровывает в руках, чтобы не ругала жена, и так каждый раз.

— Как мило.

— Какая прелесть.

— Такая наблюдательность в таком юном возрасте!

На этот раз члены Братства Белой Мыши даже не останавливались на время этого короткого разговора и продолжали свое движение к Центру.

— А вот и Бартоломей Первый! — воскликнул Леопольд.

Находясь на движущемся тротуаре, они проехали мимо робота — точной копии Бартоломея Второго, которого видели у отшельника в пустыне. Робот, видимо, жил очень насыщенной жизнью: он то наносил несколько мазков на мольберте, то начинал танцевать подобие джиги.

— Он живой? — спросила Белла.

— Вот еще! — возмутился Леопольд. — В нем просто меняются программы поведения, которые создают иллюзию свободы и осознания.

— Белорусские художники! Здесь всё — иллюзия, — воскликнул Бешеный Гарри, который явно недолюбливал этот город, — вот доберемся до генератора и покончим с нею.

— Гарри, тебе нельзя так волноваться, — заботливо заметила Лаура.

— Я и не волнуюсь. Я просто говорю: делая то, что тебе хочется, — ты не свободен. Это иллюзия.

— Конечно, — продолжил Леопольд. — Свобода воли — в осознании выбора, который является неопределенным и запрограммированным. Свобода воли проявляется только в сомнении, и чем мучительней выбор, тем в большей мере он осознается и тем больше свободы. Парадокс же в том, что свободой считают запрограммированное поведение, потому что сам запрограммированный субъект этого не замечает.

— Здесь все так, — продолжал возмущаться Гарри, — свободой считается полная зависимость от органической программы и врожденных склонностей, а разнообразием — полное ее отсутствие.

— А по-моему, они все тут — вставила слово Белла, которой хотелось немного подразнить Гарри.

— Все лишь пустая форма, — тут же откликнулся он. — Разнообразием считается видимость, но отклонение от ценностей недопустимо. Только ценности «бабскость плюс» считаются единственно верными и общечеловеческими, а любое упоминание о возможности других ценностей порождает негодование и обвинение в высокомерии. Но только ценностями и могут по-настоящему отличаться люди. Вот я и говорю, все их разнообразие — тоже иллюзия.

— Я бы даже развил эту мысль, — продолжил Леопольд, который любил подобные разговоры. — Мерой значимости являются эмоции. Поэтому настоящее разнообразие есть только там, где у людей есть разные ценности, и каждый считает свои более верными, осуждая другие. Разнообразие — в количестве границ. Они порождают сомнения и проблемы выбора.

— Чего ж хорошего, если все ругаются? — возразила Белла.

— Многополярность хоть и создают люди, не ведающие сомнений, но у остальных появляются поводы для сомнений и многочисленные ситуации выбора, — продолжил философствовать Леопольд. — По-настоящему же опасна ситуация, когда в обществе царит единство ценностей, даже замаскированное под разнообразие внешних признаков. Энтропия такого общества очень низка, и оно может рассыпаться почти мгновенно.

— А как же толерантность? — спросила Белла, продолжая дразнить собеседников.

— Вот она и убивает разнообразие! — Даже в мысленном разговоре чувствовалось, как Гарри скрежещет зубами. — Кстати, проходим пятый, самый бабский круг.

— Я хочу есть, — сказала Лаура.

Они пересекали, наверное, самый многолюдный и самый широкий круг Города. Жители приветливо улыбались и неторопливо прогуливались. Несмотря на эпитет, которым его наградил Гарри, мужчин было не меньше, чем женщин. Играли уличные музыканты, зазывалы приглашали посетить то или иное заведение. Золотистый купол поднимался здесь очень высоко, и нужно было очень постараться, чтобы в нем что-то разглядеть, но большинство и не пыталось. Розовые пузыри продолжали подниматься. И даже сквозь купол было видно, что небо продолжает краснеть.