Вера Арье - Весна умирает осенью [litres]

– Ну и?..

Она пожала плечами:

– Просто еще раз попросили поподробнее рассказать все, что мне известно. Не думаю, что я смогла им хоть чем-то помочь. Так или иначе, все ценности на месте, включая фамильные украшения: этот антикварный гарнитур из аметистов – помнишь, я рассказывала? Серьги были на Зое в тот вечер. К тому же заключение судебно-медицинской экспертизы подтвердило, что ее смерть – просто роковая случайность.

Родион с облегчением подумал, что эта неприятная история наконец подходит к концу. Бог с ними, с адвокатскими издержками, главное, что репутации и свободе Оливии больше ничего не угрожает.

– Правда, есть одно странное обстоятельство, – будто бы наперекор его мыслям продолжила Оливия. – Конфеты, стоявшие на столике Зои, назывались «Сибирский метеорит». На упаковке отпечатана дата изготовления – сентябрь две тысячи девятнадцатого. То есть совсем свежие! Значит, кто-то подарил их актрисе недавно… Выйдя из комиссариата, я покопалась в Гугле: «Метеорит» производит частный кооператив одного провинциального российского городка. Спрашивается, что этому ассорти делать в Довиле?

– Иви, – Родион откинулся на спинку кресла и улыбнулся, – у тебя очень бурное воображение… но прихрамывает логика. Да мало ли кто мог преподнести Зое презент – фестиваль-то русский! И какое это может иметь отношение к ее смерти?

– Просто меня не покидает ощущение, что между всеми этими предметами и событиями есть невидимые связки. Выискивать их, конечно, никто не будет – следствие явно хотят поскорее свернуть. Кому какая разница, с кем звезда проводила свой последний вечер? Это частное дело…

– Конечно! Потом не забывай, что Довиль – респектабельный курорт. Зачем ему скандалы? А знаешь, давай отвлечемся от этой истории и пойдем пообедаем где-нибудь, – закруглил он непродуктивный разговор. – Погода-то какая!

Поесть они решили в непритязательном бистро, куда редко заглядывали туристы. Туда приходили в основном завсегдатаи, знавшие, что каждый пункт меню – настоящий кулинарный шедевр. В отличие от ресторанов высокой кухни, где подавали пять смен блюд, дразнивших ароматами, но не наполнявших желудка, кухня «Рандеву» была традиционной: утиные ножки с картофельным пюре, антрекот с перечным соусом, ягненок с артишоками…

Усевшись на диване, растянувшемся вдоль стены, отделанной дубовым шпоном, они заказали по бокалу монмартрского вина. Оно было вязким на вкус, но в сочетании с хорошим мясом раскрывалось во рту изысканным букетом.

Изучив «предложение дня», набросанное мелом на доске, они подозвали пожилого официанта – одного из тех профессиональных парижских гарсонов, которые всегда могли отличить почтенного посетителя от случайного путешественника. С первыми он всегда готов был поддержать беседу и порекомендовать лучшее, со вторыми же не церемонился, пренебрежительно поглядывая на них сквозь стеклышки очков и отпуская дежурные шутки.

Сделав заказ, они принялись обсуждать последние новости. За выходные многое произошло: Родиону предложили выступить в роли ведущего эксперта на международной научно-практической конференции, которая проводилась в этот раз в Париже.

А Оливия получила от Габи еще неутвержденный вариант документального фильма об Андрее Вишневском. Пилотный монтаж был строго конфиденциальным, но не поделиться с подругой плодами их совместной работы благодарная Габи, конечно, не могла…

Внезапно вспомнив, что забыл ответить на смс бывшего коллеги, Родион достал телефон и принялся что-то писать. А Оливия, чтобы себя занять, заглянула в меню – туда были предусмотрительно вложены рекламные листовки популярных монмартрских заведений: галереи, бары, винтажные магазинчики, антикварные лавки…

Среди них обнаружился и буклет известного музея, расположенного совсем неподалеку от того места, где они обедали. На первых полосах рассказывалось об основной экспозиции, а на обороте находилась программа культурных событий месяца.

Оливия просмотрела ее и хотела было уже отложить никчемную брошюрку, как вдруг зацепилась за знакомое имя и еще раз внимательно перечитала анонс.

Когда Родион наконец оставил в покое телефон, она подтолкнула буклет к нему.

– Посмотри…

Он поправил очки.

– Ну, что тут у нас? Девятнадцатое октября, четырнадцать ноль-ноль: выставка-продажа работ из личной коллекции Жака Соланжа. Не знал, что ты поклонница этого художника. Хочешь пойти?

– Дело не в этом… Взгляни на логотип: организатор мероприятия – фонд Марка Портмана.

– А что тут особенного? Я не уверен, но, по-моему, этот музей тоже принадлежит ему.

– Дело в том, что с момента скоропостижной смерти Соланжа прошло меньше двух месяцев. Я совсем недавно писала о нем очерк для «Эритаж», поэтому уверена в сроках. Вся коллекция картин досталась его сыну…

– И что тебя настораживает, не пойму?

– Да за несколько недель тот просто не мог вступить в наследство и оформить все бумаги, понимаешь? Как же тогда Портман заполучил картины и устроил этот аукцион?

Отломив кусок хлеба, Родион задумчиво его прожевал, запил вином и еще раз взглянул на рекламный буклет. Как бы ни хотелось поскорее забыть о довильских событиях, но не получится. Очевидно, что смерть Зои до глубины души потрясла Оливию… Зная характер любимой, можно не сомневаться: она не отступится, пока не докопается до сути.

Так было с дневниками Доры Валери, которые она взялась разыскивать год назад с подачи русского мецената Ноя Волошина. Сначала Родион отнесся к затее скептически, но ее настойчивость привела их к «Итее» – шедевру великого скульптора, безнадежно утерянного в годы Второй мировой войны.

Об их сенсационном открытии впоследствии рассказал каждый новостной канал. И, чего уж греха таить, этот успех сильно поспособствовал Родиону в работе: сразу нашлись инвесторы для его интернет-проекта – закрытого клуба для журналистов-расследователей с обширной базой данных, архивом и форумом.

Возможно, на этот раз стоит отнестись к наблюдениям Оливии повнимательнее… Есть все-таки что-то подозрительное в этом слащавом проходимце Портмане!

А и хорошо, что жандарм! Сдержанный, чистоплотный, ответственный – всегда при исполнении. А что немолод, так даже и лучше. Какая от них польза, от молодых-то… Одна бессонница и боль в пояснице. Уж сколько сил, сколько денег потрачено, а толку никакого: тридцатилетние, они ж всегда на сторону смотрят. Взять хоть ее Ларри – четыре года она его обхаживала-обстирывала, парики меняла, брови набивные себе сделала, ногти нарастила… Ноль эффекта!

Вот мадемуазель, уж на что нимфетка, а поумней ее, Саломеи, будет. Прибрала месье Лаврофф к рукам, а ведь он лет на двадцать ее старше. Теперь ни шагу без нее ступить не может – ни в работе, ни в быту. Да что там говорить, невооруженным взглядом видно: прикипел мужчина к ней душою. А поздняя любовь – она ведь основательная, без ветру, без пустых словечек. Безо всякой этой мишуры!