Александр Кротов - Новая версия

— Обиделся, — сказал Войтов и закрыл блокнот.

— Завтра прибежит и будет извиняться, — сказал, поморщившись, Неведов, — но Щекутьевым ты сразу займись, его надо освобождать. И вези его ко мне.

Щекутьев сильно изменился со дня первой встречи. И это отметил Неведов. То, что он подозревается в убийстве, неотразимо подействовало на Ивана Ивановича. Во взгляде его появилась неуверенность, и глаза потеряли жесткое свое выражение хищности. Лицо опало, сделалось худым, губы взяли привычку поджиматься. Щекутьев стал некрасиво пришепетывать, заикаться, растягивать слова.

Иван Иванович был надломлен своим положением.

Неведову он откровенно обрадовался, как старому знакомому, у которого можно найти защиту. Следователь Крайний отчаянно напугал его во время допроса в тюрьме, и он просил о встрече с Неведовым, чтобы ему объяснить чистосердечно свою невиновность и непричастность к убийству инженера Гашева.

Щекутьеву казалось, что дело его сразу же прояснится, стоит ему рассказать все обстоятельства на сей раз честно и откровенно. Но, оставшись с глазу на глаз с капитаном Неведовым, он стал вновь юлить, врать, изворачиваться.

Неведов ловил его на лжи, и Щекутьев немедленно придумывал новую, мгновенно находя объяснение старой. В его показаниях все более и более вырастала фигура летчика гражданского флота, как человека опаснейшего, коварного и способного совершить самое тяжкое преступление.

Врал Щекутьев вдохновенно и очень правдоподобно.

Неведов, слушая его, делал пометки в блокноте Войтова. Количество стенографических значков росло. Наконец Щекутьев выговорился и замолчал. Он был упоен мыслью, что его отпускают домой под расписку о невыезде, о чем в самом начале разговора предупредил Неведов. И чистосердечное признание отодвинулось, теперь вообще могло не состояться. Иван Иванович надеялся на это и просил Неведова не передавать его Крайнему. Барнаульского следователя он ругал самыми последними словами. Он обретал в себе уверенность и в какой-то момент забыл об осторожности (магнитофон был выключен, показания не фиксировались), сказал доверительно:

— Крайний мне все время твердил про складной нож, но вы же прекрасно знаете, что никакого складного ножа не было. Был охотничий в ножнах. Как он оказался на полу — и до сегодняшнего дня не пойму. Но это факт. Крайний хотел, чтобы я признал складняк, но я его в глаза не видел.

— Так-то оно так, — согласился Неведов и достал из сейфа пакет, в котором лежал изъятый при обыске у Щекутьева офицерский ремень, — в поезде на вас был надет этот ремень?

— Да, — сказал удивленно Щекутьев.

— А вот к этому кольцу, — Неведов показал на ремне кольцо, — очень удобно крепится охотничий нож с ножнами. Под свитером носить совершенно незаметно. Вы сами неоднократно подтверждали, что на вас был в поезде свитер Графолина. И ремень вы позаимствовали?

— Вы опять меня отправите в тюрьму?

— Я хочу, чтобы вы без моей помощи рассказали все как было. Понятно? Про складной нож пусть думает следователь Крайний. — Неведов достал из стола охотничий нож в кожаном чехле, пристегнул металлическим карабинчиком к кольцу на ремне, сказал:

— Графолин пожалел выкинуть ценную вещь, хранил у себя в память об отце.

Щекутьев быстро взглянул и опустил голову.

— Хорошо, — сказал он, — но я не убивал Гашева, я не виноват… — плечи его затряслись, — нас били с Андреем в тамбуре, как собак. Страшно вспомнить. Я старался закрыть лицо руками и не упасть. Тогда бы затоптали… Располосовали в клочья свитер.

— За что все-таки били?

— Пристали какие-то ребята в ресторане, когда он уже закрывался. Мы брали вино, чтобы выпить еще в купе. Они потащили нас в тамбур, отняли бутылки, деньги. Все были пьяные. Меня ударили головой о стену. Откуда-то появился Гашев, поволок Андрея к открытой двери тамбура. Дальше, что произошло, я вам уже рассказывал, — Щекутьев умоляюще посмотрел на Неведова, — я не убивал Гашева. Летчик Василий Васильевич его ударил.

— Успокойтесь, — сказал Неведов и налил из графина в стакан воды, — почему вы решили, что Гашев тащил Графолина к открытой двери тамбура, чтобы выбросить его с поезда? Он же не участвовал в драке. Кстати, Гашев видел, как вы подняли с пола нож?

— Н-не знаю. Но Гашев точно тащил Андрея, чтобы сбросить с поезда. Графолин, наверное, был без памяти. Он даже не шевелился.

— А вам не приходило в голову, что именно Гашев хотел вас защитить и его испугались хулиганы? — спросил Неведов.

— Это исключено! — испуганно возразил Щекутьев и с беспокойством взглянул на Неведова. — Гашев тащил Андрея к открытой двери…

— И хотел привести в чувство, — перебил Неведов, — больше ничего! Понимаете? Гашева ударили ваши обидчики дважды складным ножом. Или это вы ударили?

— Не я. Уж сто раз говорил: складняка и в глаза не видел.

— Разумеется, — сказал Неведов, — вы в это время закрывали руками лицо. А надо вспомнить тех, кто вас бил.

Щекутьев задумался на секунду и виновато развел руками.

— Столько лет прошло.

— Почему вы боитесь рассказать о Василии Васильевиче? — Неведов внимательно посмотрел Щекутьеву в глаза.

— Мне нечего рассказывать, — засуетился Щекутьев, — Василий Васильевич нас с Андреем спас от хулиганов. Они забили бы нас до смерти да и махнули бы с поезда, а Крайний еще лет десять искал бы виноватых.

— Тогда отчего вы решили, что летчик способен не задумываясь убить человека!

— Вы не так меня поняли, — пошел на попятный Щекутьев, — Василий Васильевич был храбрый, отчаянный, дерзкий, страха ни перед кем не знал, — вот что я хотел сказать про него.

— И все-таки вы с ним встречались не так давно! — пристукнул по столу ладонью Неведов. — О чем у вас шел разговор?

— Я ни с кем не встречался. Только съездил к Андрею на дачу — московский телефон не отвечал. Приехал, увидел на двери замок, да и вернулся. — Щекутьев смотрел в сторону и нервно теребил свою козлиную бороденку.

— Боитесь вы Василия Васильевича больше, чем тюрьмы, — сказал Неведов, — вот ведь как он хорошо вас защитил: убил ни за что ни про что человека.

Щекутьев не возразил, но мимолетная усмешка пробежала по его губам.

Так ничего и не понял, подумал Неведов. Для него до сих пор этот летчик спаситель, а не преступник. Возможно, прав Федот Егорыч, и Василий Васильевич не такой, как я себе нарисовал. Не Каленый. И Каленый появился чуть позже, чем было совершено непреднамеренное убийство. В самом деле, трудно иначе оценить ситуацию, если вдруг оказаться на месте летчика: открытая настежь дверь тамбура, Гашев тащит к ней бездыханного Графолина… И летчик не раздумывая ударил. Скорей всего так и было. Но потом появился Каленый. Откуда только он взялся? Тоже ехал в поезде? Подслушал где-то разговор? Но где? — и неожиданно Неведову вспомнилось: Новосибирск — ювелирный, Рига — мебельный!.. — Значит, в московском мебельном приценился к Щекутьеву Каленый.