Александр Кротов - Новая версия

Три дня заносил его снег, бесновалась метель. И еще раз он обманул судьбу. Не замерз. А вполне мог околеть, и никто бы не заметил этой смерти. Что говорить, спасла метель, замела следы. Так хорошо замела, что едва выбрался.

Каленый глухо и торжествующе засмеялся, увидев наяву, как растерялся преследователь, когда он с перрона прыгнул на пути. Однако лицо его он вспомнить не мог. Всякий раз оно расплывалось, когда он пытался себе представить, как выглядел преследователь.

Каленый вздрогнул — в комнату вошла Ольга Андреевна.

— Может, чаю поставить?

— Ты спрашиваешь уже в десятый раз, — усмехнулся Каленый, — наверное, уже пора обедать. — Получилось у него даже ласково. И Ольга Андреевна расцвела, глаза так и вспыхнули у нее удовольствием. Первое доброе слово услышала за столько дней.

— У нас сегодня праздничный обед, — сказала она, — четыре месяца назад ты поселился здесь, помнишь? А кофе с коньяком, помнишь? Я сразу поняла, что ты моя судьба. И сегодня будет праздник с шампанским.

— Пусть будет праздник, — разрешил он и опять глухо и торжествующе рассмеялся, вновь увидя, как растерялся преследователь.

И Ольга Андреевна радостно подхватила этот смех, чувствуя себя совершенно счастливой. Она ушла на кухню, не заметив, как сузились его глаза и дернулись презрительно губы. Она хотела быть счастливой, надеясь на ответное чувство, растила его, как небывалой красоты и нежности цветок.

Каленый равнодушно смотрел в окошко на прохожих.

Надо было бы собрать на всякий случай вещи, сдать их в камеру хранения, а лучше — все продать и развязать руки. Загнать по дешевке. Хотелось нестерпимо спать, и он противился этому желанию, как и болезни, всеми своими силами. Ему казалось, что если он будет бодрствовать у окна, то этим самым сделается неуязвим.

Он спал с открытыми глазами, сознание его меркло, неожиданно вспыхивая с новой нарастающей силой от испуга. И расширялись по-сумасшедшему глаза, когда снег вдруг начинал хрустеть под окном. Каленый напряженно вглядывался в морозные узоры на стекле, на которое ложилась зыбкая тень. Жаркий страх окатывал с ног до головы, сменяясь успокоительным блаженством: нет, его здесь не найдут. Это невозможно, чтобы нашли.

Так повторялось бесчисленное множество раз. И во сне ему чудилось, вот в комнату входит Черноволосый и, ни слова не говоря, смотрит ему в глаза, а за ним стоит Андрей и с ним рядом — сбитая на бетонке молодая женщина, закрывавшая и теперь свое лицо…

Неведов и Войтов выехали в Смоленск. Отыскался Василий Васильевич Вязников, жив он был и здоров, работал заведующим складом в аэропорту и действительно носил форму служащего гражданского флота.

Вечером оперативники подъехали на служебной машине к дому Вязникова, поднялись на лифте на пятый этаж. Они постояли на лестничной клетке перед дверью, где слышались детские голоса.

— Вот так, Войтов, — сказал Неведов и нажал кнопку звонка, — кто бы мог подумать, что квартира тут полна детей.

За дверью раздались легкие женские шаги, а в следующее мгновение дверь отворилась.

— Василий Васильевич дома? — спросил мягко Неведов. И он, и Войтов прекрасно знали, что Вязников недавно пришел с работы.

— Вася, это к тебе! — звонко сказала хозяйка и улыбнулась Неведову. — Вы проходите, — никакой тревоги и робости не читалось на ее возбужденном игрой с детьми лице. В ярких синих глазах светились удовольствие и радость. — Проходите. Мы только пришли с гулянья, играли в снежки.

Неведов вошел, и тотчас из ближней комнаты выглянули три детские головенки и опять спрятались. Мать погрозила им пальцем и сделала строгие глаза. Войтов смущенно кашлянул и посмотрел на капитана. Тот вздохнул, снимая пальто.

— Вы извините, — сказала хозяйка, — Вася проявляет пленки в ванной, прошу вас в гостиную, — она проводила и усадила гостей в кресла за низенький журнальный столик. — Я быстро вам сварю кофе.

Она ушла. Войтов открыл дипломат и настроил магнитофон. Для записи оставалось нажать кнопку, и делалось это незаметно. Неведов листал журнал и думал, что их сегодняшний визит нарушит привычную жизнь Вязниковых и сегодня, возможно, им выпадет первая бессонная ночь, обозначив несчастье, как крушение всей жизни.

Неведов никогда не считал себя вестником чьего-либо горя, но в этой квартире подумалось именно об этом. Конечно, не надо было приходить сюда, а вызвать Василия Васильевича в горотдел, чтобы не видеть счастливой его жены и радости детей. Но иначе поступить он не мог: важно было не дать Вязникову подготовиться к встрече, заведующий складом совершил непреднамеренное убийство, и следовало сразу же с ним начинать основательно работать и убедиться в том, что он не имел контактов с Каленым. А они могли быть. Ведь летал Вязников с Графолиным в Барнаул и не воспользовался бесплатным билетом, как работник аэрофлота. Почему, наконец, Щекутьеву вздумалось похоронить своего спасителя?.. Но как бы то ни было, завтра с Вязниковым будет разговаривать уже майор Крайний. И еще через пару дней прибудет на очную ставку в Смоленск Щекутьев.

…Хозяйка принесла кофе, и было слышно, как она стучала в ванную комнату и уже сердито выговаривала мужу.

Им сегодня не удастся заснуть, опять подумалось Неведову, и он положил себе в кофе лишний кусок сахара.

Войтов невозмутимо и сосредоточенно колдовал над кроссвордом. Щелкнула задвижка в ванной — он даже не поднял голову, но когда Вязников вошел в комнату, лейтенант легко поднялся и пошел ему навстречу.

— Милиция, — тихо сказал он и показал удостоверение.

Вязников покраснел и нахмурился, застегивая пуговицы на ковбойке, словно был не в домашней одежде, а в форме.

— Простите, что побеспокоили, — извинился Неведов, — вы разрешите задать вам несколько вопросов?

Вязников пожал плечами и растерянно улыбнулся.

— Саша уже успела сварить кофе, вы ей не представились?

— Пока нет, — сказал Неведов, — не догадываетесь, почему пришли к вам?

Неделю подряд Якушев в Рязани приходил к ювелирному магазину. Неведов и Васильев были уверены, что пришел момент, когда Каленый вынужден будет продавать по мелочи взятое в Новосибирске, и, значит, рано или поздно придет к ювелирному.

Каленый не появлялся.

Приходилось часами выстаивать на улице в тридцатиградусный мороз, время от времени забегая в магазин погреться. Продавщицы на него уже косились. Якушев виновато улыбался и шепотом спрашивал у покупателей: «Не продаете золотишко?» В ответ усмехались, презрительно щурились, брезгливо отворачивались от его замерзшего лица, вздрагивающих посиневших губ. И Якушев говорил еще тише, невнятней, униженней, и, отогревшись, тихо выскальзывал на улицу, ожидая всякий раз, что кто-то все же клюнет и выйдет за ним следом.