Валерий Пушной - Опасная седина монет

— Остаешься! — не глядя на нее, бросил Кагоскин. — Да смотри не ударь в грязь лицом! Папа церемониться не станет!

— Ты смываешься отсюда, — чуть осмелев, возмутилась она, — а платить кто будет? Хорошо на дармовщинку удовольствие получать! Только я благотворительностью не занимаюсь! Плати давай!

Зло усмехнувшись — и она заметила, что это зло относилось не к ней, — Кагоскин бросил:

— Живая выберись, дура! Это будет самой высокой платой тебе!

Под сердцем у нее защемило. «Вот попала!» — пронеслось в голове. По телу пробежал холодок. Девушка сжалась, как будто замерзла. Обхватила руками свои плечи и затихла, тоскливо глядя, как ее клиент стремительно сматывает удочки.

Входная дверь хлопнула. Елена от этого хлопка вздрогнула и попятилась к спальне. Из комнаты выступил Папа:

— Застели-ка в этой комнате диван! У меня сегодня была плохая ночь, почти не спал! Отдохнуть хочу.

Бочком мимо Дусева она скользнула туда. Комната была больше спальни. Большое окно с бордовыми шторами. Угловой диван, журнальный столик у дивана, зеркальный шкаф для одежды, большой стол со стульями, уголки с посудой. И ковер под ногами. Елена не очень умело разложила диван. В шкафу нашла простыни и подушку, застелила. Оглянулась на дверь, Папы в дверях не было.

— Готово! — сказала она громко, чтобы слышно было в прихожей.

Никто не ответил. Она чуть потопталась по ковру и села на стул сбоку от дивана, ожидая следующего распоряжения.

В это время Папа был в душевой кабине. Вчерашний день и прошедшая ночь стояли перед его глазами как нескончаемый поток неудач. Такого с ним давно не происходило. В последнее время что-то все творилось, как в королевстве кривых зеркал. Какое бы дело ни затеял, все возвращалось поганой отрыжкой.

На ночь скрылся в тайной комнате бильярдного клуба, который наполовину принадлежал ему, но и там не пришлось спокойно отлежаться до утра. Ночные посетители за бильярдными столами передрались настолько, что устроили поножовщину. Разумеется, он мог бы прекратить все это мгновенно, но он не хотел засветиться в клубе, чтобы потом об этом разнеслась молва и приплыла в полицию, как на блюдечке. Нет, полиция должна прочно потерять его след, чтобы у него была возможность довести до конца свои дела.

Пришлось прервать свой сон в клубе и по-тихому на рассвете убраться оттуда. Тогда и прилетела мысль временно воспользоваться пустой квартирой Кагоскина. Ан и тут вместо пустой квартиры попал в квартиру с Кагоскиным и какой-то невесть откуда взявшейся девкой. Пришлось оставить ее здесь, чтобы временно поднять себе настроение, а потом решить, что с нею делать.

Выйдя из ванной комнаты голым и мокрым, обтирая полотенцем крепкий мускулистый торс, Папа появился в дверном проеме. Девушка посмотрела на мускулы с восхищением — физическая сила перла из него. Подойдя к зеркалу, Папа причесался, потом оглянулся на Елену, словно спросил, что она до сих пор здесь делает, хрипловато приказал:

— Под душ! И ко мне в постель!

Подчинившись окрику, девушка кинулась выполнять команду.

Встав под прохладный душ, она, находясь под прессингом слов Кагоскина, ломала голову: чем может все для нее закончиться? И не могла ничего представить. Между тем не прекращало лихорадить чувство серьезности положения, в котором она оказалась. Сделав душ холоднее, ежилась, но терпела.

Растянувшись на диване, Папа подождал пять минут, затем приказал подручным:

— Притащите! Хватит ей плескаться! Пора уже смыть с себя вонь Кагоскина!

Ворвавшись в душевую кабину, подручный с некрасивым лицом и вытянутым затылком бесцеремонно перекрыл воду, схватил ничего не понимающую девушку за руку и насильно потащил к Папе в комнату. Она отбивалась и пищала, пока не увидала, куда он тянет ее.

Повернув голову к двери, Дусев посмотрел на мокрую поджавшуюся девушку и хлопнул рукой рядом с собою:

— Сюда! — Подождал, когда Елена примостилась сбоку, сказал: — Начинай!

Старательно девушка стала ползать по его телу, выкладывая все свое умение, а он неподвижно лежал на спине с закрытыми глазами. Наконец рукой сбросил ее с себя, сонно выговорил:

— Спим! Тихо!

Притулившись возле, она затихла. Дусев дышал ровно. Заснув, начал всхрапывать. Она закрыла глаза и постепенно также заснула. Сколько прошло времени, не знала; открыла глаза, когда за окном в разгаре был день. Шевельнулась, нарушая чуткий сон Папы. Тот повернул к ней лицо, спросил властным голосом, будто и не спал вовсе:

— Чего крутишься?

Не отвечая, она искусно заработала руками по его телу. Он подождал и грубо подмял ее под себя. Памятуя о предупреждении Кагоскина, притворяться с Дусевым девушка не решалась — выкладывалась изо всех сил, чтобы понравиться Папе. Не знала, поможет ли ей это, но не понравиться боялась.

Делал Папа все молча, и невозможно было определить, пришлась ли она ему по вкусу, либо нет.

Через некоторое время он оторвал ее от себя и отправил в кухню, чтобы приготовила перекусить. Раскрыв пакет, который принес Кагоскин, вывалила продукты на стол. Потом застучала дверцами шкафов, заглянула в холодильник — тот был набит до отказа. «Странно, — стукнуло в голову, — зачем прежний клиент покупал продукты, когда в холодильнике завались ими?» Собственно, ей-то какое дело, ее это не касается. Главное, есть что перекусить, не надо заморачиваться. Быстро закрутилась по кухне, приготавливая еду. После всего раскрыла бутылку коньяка и на подносе отнесла завтрак в комнату. Поставила на стол.

Проводив ее взглядами, подручные Дусева из прихожей кинулись в кухню. Плюхнулись за стол, налили в стаканы водку, выпили. И стали жадно хватать руками и тащить в рот пищу, которая осталась на столе.

Расположившись за столом в комнате, Папа показал пальцем на стул рядом, приглашая девушку:

— Садись! Жуй!

Покорно сев, она принялась за еду.

Папа жевал молча, сосредоточенно, мысли его были далеко отсюда. Елена всячески старалась понять, стоит ли ей и дальше бояться Папы. В постели как будто остался доволен ею.

Впрочем, здесь бабка надвое сказала. Не угадаешь. Это как в кроссворде: можно слово точно определить, а можно лишь думать, что угадал верно. До той минуты, пока другие слова не покажут его правильность либо неточность. Ясно одно: расслабляться нельзя, держать ухо надо востро. Потому что прочитать что-то на монолитном лице не удается. Только видно, как движутся скулы и недобро давит тяжелый взгляд. Молчит и молчит больше, чем говорит. Ничего плохого ей пока не сделал, даже посадил с собой за стол.

А ведь в ее работе бывало, когда она сутками не ела, но при этом от нее требовали, чтобы не уставала и не канючила. А Папа сам работает как машина, не утомляется, но и от нее требует трудиться до седьмого пота. Хотелось бы забраться в Папин мозг и узнать, о чем он думает. Интересно.