Валерий Пушной - Опасная седина монет

В эти дни Дусевым тщательно разрабатывался план. Он все изучил, все продумал, все учел. Сам в один из поздних вечеров ездил к школе, просмотрел, прощупал окно класса, где преподавала жена Корозова. Потом ночью направил людей, чтобы подготовили окно. Сделано было все, как задумано.

Сейчас план должен осуществиться. Результат не вызывал сомнений. По расчетам Папы, жену Корозова должны были уже привезти сюда, однако никого не было, и телефон подельников молчал. Дусев был зол.

А когда ему сообщили новость, он был взбешен. Трех его парней кто-то положил возле школы. Их отвезли в морг. Четвертого увезла скорая. Жену Корозова вырвали из рук. Дусев терялся в догадках, кто бы это мог быть? Подозревать Корозова теперь, когда тот был в его руках, — полная нелепость. И тогда на ум ему пришла мысль о Кагоскине. С чего бы вдруг тот неожиданно пропал с глаз подельников Папы, исчез из больницы, из дома, полиция ищет по городу? А ведь лекарь знал о его планах взять Корозова вместе с его Нюшкой. У Дусева голова шла кругом.

Вновь войдя к Глебу, он властно потребовал:

— Говори, мужик, от кого ты узнал о моем логове?

На лице Дусева Глеб прочитал, что тот любой ценой намерен получить сейчас ответ на свой вопрос, и Корозов мгновенно нашел решение. Стравить двух волков. Пусть перегрызутся между собой. Он от этого должен выиграть. Тем более что ему теперь в его положении выигрыш просто необходим. И он ответил:

— От врача Кагоскина. Только не спрашивай как!

Дернувшись, как будто обо что-то уколовшись, Дусев набычился. Его подозрения подтвердились. Значит, все-таки лекарь. Ах, шкура продажная! С кем тягаться задумал? С Папой, у которого вся братва в кулаке? Кого из себя возомнил, червь навозный? Раздавят, как гниду! Скрестив на груди руки, Папа собрал морщинки вокруг глаз:

— Я так и думал! И я догадываюсь, как ты узнал! Эта жаба лекарская за деньги языком дерьмо из параши лизать станет!

В общем-то, Глеб не кривил душой: информация была получена от Кагоскина, только принесла ее проститутка Елена, но о ней Корозов говорить с Дусевым не собирался.

— Ты, мужик, не с тем связался! — холодно продолжил Папа. — Плохо разбираешься в людях! Я предполагаю, что он сегодня похитил твою метелку! А я собирался привезти ее тебе в подарок!

Ледяным потом обдало Глеба. Табурет под ним заскрипел, заходил ходуном, заохал. Пальцы сжались в кулаки. Он вскочил на ноги. Лицо в пятнах пластыря стало страшным. С дрожью в голосе выдохнул:

— Это ты не с тем связался, Дусев! Пригрел возле себя шакала! Знай: я спрошу с тебя, если с нею что-то случится!

— Ты мне угрожаешь, мужик? — Тяжелое лицо Папы покраснело белками глаз. Выпятив тонкие губы, он взялся за ручку двери. — Я тебя в бараний рог сверну! Вместе с лекарем, с этой жабой, которую скоро ко мне на аркане приволокут!

— Не говори «гоп», Дусев, ты еще не перепрыгнул! — напружинившись, парировал Глеб.

— Сядь и не рыпайся, а то прикажу посадить на цепь! — зло бросил Папа и, распахнув дверь, вышел из комнатушки.

Раздираемый изнутри услышанной новостью, Глеб не находил себе места. Ногой отбросил табурет и шагнул к двери. Пинком раскрыл ее и кинул тело через порог. Но тут же наткнулся на жесткий кулак подручного Дусева. Как будто тот только и ждал выхода Глеба за дверь. Корозов взмахнул руками в наручниках, наступая на подручного. Ударил. Но и тот нанес свой новый удар. Исступление снова швырнуло Глеба на подельника, но наручники ограничивали движения. И все-таки Корозов прижал его к стене и коленом ударил между ног. Тот заскулил от боли и согнулся. Глеб навалился сверху, опрокидывая его.

Из другой двери на шум вышел Дусев, молчком хмуро посмотрел на схватку, а когда Глеб навалился на его подручного, раздраженно сказал:

— Уберись, мужик, в свою конуру, не зли меня! Твоя очередь не наступила еще!

— Конец тебе, Дусев! — отрываясь от подручного, поднял голову Корозов. — Твои шакалы продают тебя с потрохами! Был Папа — и вышел весь! Твои кашалоты тебе и нож в спину воткнут! Сними с меня наручники, гад! Сдайся полиции — тогда, может, грехи зачтутся!

Неровная кожа на лице Дусева натянулась, как гладкий пергамент. Папа приподнял подбородок, подступил и нанес не успевшему подняться на ноги Глебу сильный удар по голове, потом еще и еще. Корозов упал.

— Говорил: не зли меня! — сказал Папа, тяжело дыша. И снова стал бить ногами, пока Корозов не перестал шевелиться.

После этого подручный Дусева затащил Глеба в комнатушку, оставил на полу, закрыл дверь. Через несколько минут вернулся, проверил, жив ли тот, вышел, объявил Папе:

— Живой! Я думал, ты убьешь его, Папа.

Изначально чувствуя, что никакие побои не смогут сломать Корозова, Дусев злился. Его жена была бы хорошим стимулом для того, чтобы он выложил коллекцию монет. Но неожиданно влез лекарь. Папа больше не сомневался, что влез именно лекарь. Методы те же, что у него. Нахватался, вертясь долгое время возле. И, кажется, он увидел разгадку, почему Кагоскин отважился рыпаться на него. Монеты! Именно! От этой догадки Дусев даже расхохотался. Раскатал губы лекарь, раскатал! Не понял главного. Не всякому по силам владеть такой коллекцией. Дурак лекарь, дурак!

Медленно приходя в себя, Корозов шумно дышал. Сел на полу. Долго находился без движения. Мысли об Ольге давили сильнее, чем физическая боль. Потом тяжело поднялся и, шатаясь, опустился на кушетку, заскрипевшую всеми своими частями.

На эти звуки в комнатушку заглянул Дусев — приблизился, широко расставил ноги, проговорил:

— Если не скажешь, где монеты и где держишь Александру, придется мне тебя оскопить, мужик! Будешь на службе у меня евнухом! Если я тебя к этому времени не зарою! — Посмотрел через плечо на подручных. — Разденьте его! Сделайте перевязку!

В двери вошли двое. Дусев отступил от кушетки. Резкими движениями на Глебе разорвали и срезали ножом одежду. Он попытался сопротивляться, но его кулаками уложили животом на кушетку, а затем связали ноги. Согнули их в коленях и второй конец веревки накинули петлей на горло. Когда он распрямлял ноги, петля на горле затягивалась. Услыхал, как Дусев громко приказал:

— Жрать не давать, пока не ответит на мои вопросы!

Все вышли, оставив Глеба в таком положении.

Ветер гулял по ночным улицам города, выдувая скопившуюся в закоулках дневную жару. Его порывы гнули ветви деревьев. Листья с шелестом трепетали. С вечера низко над крышами домов по небу ползли облака. Так обычно бывает перед дождем. И ему не мешало бы пролиться. Деревья и травы давно просили влаги. Жара измотала не только людей. Однако дождя не было.

С крыши дома, в котором жильцы квартир спокойно спали, трое по сторонам балконов сбросили вниз веревки. Стали по ним спускаться вниз. Достигнув нужного этажа, с двух сторон перелезли через перила на балкон. Все в темных легких тканевых куртках, плотно застегнутых до подбородков. Вырезали стекло напротив ручки пластиковой балконной двери, и один из двоих, просунув руку, открыл ее. Переступил через порог. Осторожно раздвинул тюль со шторами. Прислушался. Никаких шумов из комнат. Вошел в зал. Пригляделся в темноте. Ступил на мягкий ковер, стараясь ничего вокруг себя не зацепить. За ним так же тихо один за другим с балкона двинулись подельники.