Лан Дремич - Операция Химера

Теплый свежий воздух из открытой двери пролетел по комнате, пробрался к Ерику под кровать и едва не замотал в кокон из старой паутины пополам с комками пыли.

— Будь здоров, — хмуро кинул Николай расчихавшемуся найденышу.

Ух ты. Третья фраза. В общении наметился прогресс.

Со стороны Ерика донеслось смутное сомнение, тут же подтвердившееся, когда Николай внезапно остановился у кровати, немного помедлил и тяжело опустился на четвереньки.

— Если что — кусайся, — поспешно разрешил Рой одноразовое применение естественного оружия.

Выдворение напарника из жилища в их общие планы пока что не входило.

— Да не пугайся ты, — выдал завхоз, не тронув Ерика и взявшись вместо этого за основательно вросшее в пол временное укрытие из кожзаменителя.

Чемодан поддавался плохо; видимо, как запихнули его с глаз подальше во время первого визита в обиталище, так ни разу оттуда и не доставали.

Ерик, уже раскрывший пастишку и державший зубы наизготовку, удивленно проследил, как потрепанное и растрескавшееся чудовище, недовольно потрескивая жестким, местами провалившимся каркасом, выезжает на свет божий, оставляя за собой широкую дорожку из микротрещин.

— Рот закрой, — посоветовал ему Рой, сообразив, что раскачка по ретроспективе прошла на ура. — И подлезь поближе, я тоже посмотреть хочу.

Николай, явно сам не очень хорошо понимая, с какого лешего взялся ворошить прошлое накануне неожиданно заявленных посиделок, нехотя сдул вековую пыль с древней поверхности и отщелкнул оба заедающих от времени замка:

— Что, брат, интересно стало? — спросил он у высунувшегося из-под кровати Ерика.

— Еще как, — вместо него ответил Рой, уже догадываясь, что увидит.

Крышка потертого чемодана скрывала под собой плотно спрессованное человеческое прошлое. Целую жизнь, если задуматься. Письма; какие-то мелкие старые вещицы, вроде сувениров, и стопки старых черно-белых выцветших и пожелтевших фотографий. Сверху лежали более новые — почти цветные, если не брать в расчет обработку временем.

На Роя повеяло старыми сомнениями, ошибками и сожалениями.

На верхних фото повторялся один и тот же мотив — три друга: два парня и одна девушка. Старая, как мир, песня, с удивительно печальным рефреном. Девушка сначала стояла посередине, потом ближе к одному из друзей, потом — к другому. Николай перебирал снимки медленно, давая возможность Рою с Ериком уловить если не всю печальную историю целиком, то достаточно отчетливых отдельных моментов, чтобы составить полное представление.

Свадебные фотографии лежали отдельной стопкой. На них девушка — в белом платье и фате — снова стояла посередине между двумя молодыми людьми, гордо щеголяющими одинаковыми форменными военными рубашками. Только у одного из них форму по диагонали перечеркивала веселая бело-голубая лента. Рой знал, что означает этот прочерк, из вводной помнил. Так вычеркивают из кандидатов в женихи, переводя в свидетели брачного ритуала.

— Задержи, — приказал он Ерику, вцепившись взглядом в одну из нескольких почти-копий.

Ерик послушно остановил движение загрубевших пальцев, удивительно осторожно перебиравших снимок за снимком.

На выбранной фотографии вычеркнутый свидетель, прищурившись, смотрел на пару, с такой болью в глазах, что непонятно, как не взорвался фотоаппарат в руках у фотографа, и как потом все это время выносила запечатленное мгновение простая картонка, пропитанная нехитрыми реактивами.

Вот он — исходный момент. Критический надлом, невольное предательство. Всем понятно, что никто не виноват, претензии предъявлять некому. А душа болит, да так, что через года проходит, и не только не затягивается, а нарывает и грозит гангреной. И не отрезать ведь, потому что в самом нутре ноет и дергает.

Последними шли снимки на фоне стандартных фанерно-застекленных дверей, только выкрашенных не в грязно-коричнево-красный, как здесь, а в грязно-серо-голубой. Ничуть не изменившаяся девушка держала на руках белый кулек, перевязанный синей лентой. Вычеркнутый свидетель на фотографиях отсутствовал, наверное, сам фотографировал. Или в кадр не попал.

Или просто не смог остаться рядом, чтобы поздравить и искренне порадоваться за пополнение в новообразовавшейся семье.

— А мог бы быть моим, — с равнодушием висельника, выбирающим между осиной и сосной, подытожил Николай. — Тебе не понять, морда ты колючая, как порой тошно становится, когда ты никому не нужен и тебе тоже никто не требуется.

Ерик, не дожидаясь указаний, осторожно подул на незатягивающуюся душевную рану.

Николай через силу улыбнулся:

— Да уж, развели мы тут с тобой пыль да грязь, — осторожно укладывая фотографии на место, заметил он. — Прибраться, что ли?

Отличная идея, просто прекрасная. До исцеления, конечно, далековато, но начало вполне можно считать положенным.

Раскачка им с Ериком явно удалась — главное, из пассивного состояния они буку-завхоза все-таки вывели. И теперь, зная, с чего все рухнуло-покатилось, можно уже дальше накручивать, только следить, чтобы хуже не стало, а то ведь рана ране рознь. Одну достаточно обработать и перевязать, а за другую без глубокой очистки даже браться не стоит, только разбередишь и еще больнее сделаешь.

Ерик мысленно подбоченился, нарываясь на похвалу и отчетливо намекая на ценность себя любимого, как сотрудника.

— Не ерунди, — строго сказал ему Рой. — Ты у меня абсолютно бесценный, ясно?

Польщенный Ерик на радостях навернул несколько кругов вокруг чемодана и первым юркнул обратно в облюбованный угол с дохлыми комарами.

— Особо там не устраивайся, — хором вместе с Роем посоветовал ему Николай. — Ишь, пылищи-то, а? Давай, колючкин, поищи себе другой угол, а я тут уберусь по-быстрому.

Вообще-то Рой имел в виду другие резоны, когда предупреждал напарника не вздумать задремывать. Но неожиданная тяга к чистоте и порядку, явно означающая приступ жизнелюбия в затхлом завхозном существовании, ему тоже очень понравилась.

— Смотри-ка, — Николай усмехнулся, надежно запечатав кладезь прошлого, — а мы-то с тобой вполне можем тезками считаться. Я — Коля, ты — Колючкин, как тебе такой расклад?

Ерик скроил ехидный скепсис и поцокал искать себе другое местечко. Действительно — тезок развелось, подпрыгнуть негде. Приземлишься, такой, после прыжка, и какому-нибудь Кольке ногу отдавишь. Или лапу.

В дверь снова позвонили. Наученный горьким опытом, Рой спешить открывать не стал — убедился сначала, что Николай продолжает заниматься затеянной уборкой, и только потом полностью переключился на свою тридцать третью ведомственную.

Даже канал до предела истончил, чтобы на все девяносто семь рабочих процентов участвовать в разворачивающихся событиях.