Юлиан Семенов - Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

Новая рационалистическая идеология еще только намечена, еще только висит в воздухе, еще беспредельно слаба, еще ее бьет дубинка старой рационалистической идеологии, и отчасти в этом ее привлекательность, но и это же пока делает незаметным ее низкопробный нравственный тип, каким только и может быть нравственный тип рационалистического сознания.

Старая формула грозит повториться со всеми вытекающими из нее последствиями. Если смысл нашей жизни действительно в том, чтобы от общественного состояния А дойти до общественного состояния на этот раз В, то действительно все, что служит быстрейшему прохождению этого отрезка, оправданно.

Но у человека нет другой цели, кроме цели быть человеком, и всякая практическая цель его всегда и при всех обстоятельствах должна быть осознана как служащая этой цели, подчиненная этой цели, претворяющая эту цель. Такова, на мой взгляд, основа гуманистической идеологии.

В среде нашей левой интеллигенции стихийно уже оформляются обе эти идеологии, и мне хочется, насколько это в моих силах, прояснить вопрос, защитив то, что, на мой взгляд, достойно защиты, и осудить то, что может привести и уже приводит к старым ошибкам.

Перед громадой старого зла люди, осознавшие его как зло и пытающиеся от него избавиться, чувствуют естественную близость друг к другу и разницу в собственных взглядах рассматривают как более мелкую частность и даже сознательно затушевывают, понимая, как их мало, и чувствуя свое социальное сиротство в огромной молчащей стране. Сами их трагически согбенные позы под монументальной плитой пролетарского самодержавия как бы свидетельствуют об общности не только физической, но и духовной. Им кажется, что позы их и движения, после того как плита будет откинута, будут так же братски похожи. Но это заблуждение. Еще не успеет едва приподнятая общими усилиями плита опрокинуться, как многие выскочат из-под нее, оставив там товарищей. А некоторые не только выскочат, но даже, обежав плиту с той стороны, усядутся на нее и будут давить не хуже, чем их предшественники.

Про одного из участников либерального движения все знали, что он в быту человек нечистоплотный и аморальный, тем не менее ему все прощали, потому что он долгое время активно выступал с разоблачениями наследия сталинизма. Что поделаешь, рассуждали по этому поводу многие наши либералы, приходится закрывать глаза на его неприятные поступки, ведь он так смело выступает и тем самым приносит пользу общему делу.

Это типичный ход рационалистического мышления: он приносит пользу. И он действительно, при его нахальстве, собирал немало подписей под своими обращениями в правительство.

Человек, осознавший свою цель как цель быть человеком, ничего, кроме омерзения, глядя на эту грязную свинью, не должен был испытать. И многие в самом деле от него отворачивались, но подавляющее большинство людей его поддерживало. Наконец власти его арестовали, и он стал выдавать всех, кого было за что выдавать, и десятки других, кого не за что было привлекать, и он сам рб этом хорошо знал. Арестовать их в данной ситуации не могли, но припугнуть самим фактом привлечения к какому-то делу было полезно политической полиции, и она его для этого использовала.

В данном случае представители КГБ могли рассуждать точно так же, как наши либералы, только с обратной стороны: конечно, неприятно иметь дело с человеком, который подписывал нехорошие петиции, но ведь, с другой стороны, он так хорошо раскололся, а это полезно для общего дела. И чистый человек, оказавшись в застенках, может не выдержать, но этот всем своим предыдущим поведением только и хрюкал об этом.

Как же могли этого не замечать? Не замечали именно потому, что рационалистический образ мыслей предписывает не замечать того, что не относится к делу, к движению от точки А к другой намеченной точке.

Но человеку для этого и дана святая нравственная брезгливость, чтобы он ограждал себя и других от распада, разложения, маразма. И человеку же дана идейная сила, заставляющая его преодолевать чувство брезгливости. В данном случае дурная идейная сила заставляла людей не замечать вони.

Если от человека дурно пахнет оттого, что он болен такой болезнью или не имеет возможности в силу сложившихся обстоятельств сменить белье и вымыться, наша благородная обязанность в общении с ним перетерпеть этот запах и не замечать его.

Если же от человека дурно пахнет только потому, что ему неохота мыться, наше святое право избегать общения с ним.

Слишком мало людей в общении с этим человеком воспользовались святым даром брезгливости, и как они за это были наказаны судьбой!

Если я с человеком, сидя у себя на кухне, разговариваю о боге, о смысле жизни, судьбе родины, а потом, услышав телефонный звонок, ухожу в другую комнату и, возвратившись, вижу, что мой собеседник запихивает в карман серебряную ложку, то я оскорблен прежде всего тем, что он унизил наш разговор. Запихивание в карман серебряных ложек с абсолютной точностью доказывает, что разговор, предшествовавший серебряным ложкам, был для него пустой болтовней. Но ничто так не оскорбляет человека, как притворная серьезность в ответ на вашу серьезность и искренность. Повышенный интерес к серебряным ложкам не может иметь ничего общего с повышенным интересом к смыслу жизни. И люди с повышенным интересом к смыслу жизни должны проявлять большую активность и прозорливость, чтобы отделять себя от любителей серебряных ложек. Иначе житья от них не будет, они от природы прилипчивы в силу заложенной в них идеи, и они готовы испакостить любое благородное начинание.

Я один раз в жизни видел генерала Григоренко, и он произвел на меня неизгладимое впечатление. Обаятельность его облика была в сочетании могучей убежденности в правоте своего образа мыслей и мягкости и деликатности в обращении с окружающими людьми. Ощущение могучей убежденности в своей правоте не давило на окружающих, не вынуждало следовать за ним, а воспринималось как красота цельности человеческого духа.

Он с большим юмором рассказывал о том, как его еще при Хрущеве держали в сумасшедшем доме, как ходили за ним по пятам, записывая каждое его критическое высказывание в адрес правительства, чтобы собрать материал для доказательства его сумасшествия. Однажды он им дал самый богатый материал, высказавшись непочтительно в адрес самого Хрущева.

Через несколько дней он вдруг заметил, что отношение к нему резко улучшилось — директор психбольницы и врачи стали бегать вокруг него, наперебой предлагая свои услуги. Он долго не мог понять, в чем дело, а потом узнал про пленум, на котором сняли Хрущева. Директор психбольницы решил, что генерал из тех людей, которые готовили падение Хрущева, и теперь он, оказавшись при новой власти, накажет их за все издевательства, которым его подвергали в больнице.