Мария Воронова - Без подводных камней [litres]

– Ладно, давайте Маркса пока в сторону, – пробормотала пристыженная Ирина, – что по существу?

– Сейчас вы ахнете! Раиса сказала, что если Вероника так панически боится рожать, то, в принципе, можно сделать кесарево сечение, там тоже, конечно, порой возникают осложнения, но спектр их поменьше и в целом ситуация более управляемая, чем естественные роды. Опытный и умелый врач быстро извлечет ребенка, так что для него риск вообще минимальный. Существует теория, что кесарята, поскольку не проходят родовой канал, не испытывают мук рождения и вырастают наивными, беспечными и неприспособленными к жизни, но научных доказательств эта гипотеза пока не получила. Вероника сначала воодушевилась, но быстро поникла, вспомнив, что наркоз плохо отражается на мозге и история с Валерией яркий тому пример.

– А она о ней знала разве?

– Да, Валерия сама ей все рассказала, как и о том, что из-за этого долго не могла полюбить сына, все ей казалось, что он чужой. Потом, конечно, привязалась, но такого, знаете, всепоглощающего чувства, первого восторга материнства ей испытать не удалось. Вероника боялась, что и у нее так будет, и тогда Раиса Селиверстовна решилась, раскрыла ей секрет. К сожалению, Ирочка, ребенка действительно подменили.

– Да ладно!

– Печально, как говорится, но факт. Бабка долго менжевалась, но в итоге мне все же удалось вызвать ее на откровенность, – Гортензия Андреевна улыбнулась слегка самодовольно, – ведь законы жизни таковы, что ты или хранишь тайну, или не хранишь. Нельзя рассказать одному человеку и думать, что этим все закончится. И вот, ей-богу, лучше бы старушка держала язык за зубами, глядишь, Вероника осталась бы жива.

Страх очень неохотно выпускает жертву из своих объятий, и наступил день, когда Вероника больше, чем смерти, стала бояться не полюбить свое дитя. Ведь если у доброй Валерии не получилось, то у нее и подавно ничего не выйдет. А если вспомнить, что Валерия далеко не единственная, у кого после родов начались нелады с психикой, то вообще ужас. Кроме послеродовых психозов существуют еще и послеродовые депрессии, и, вообще, если есть у женщины склонность к душевной болезни, то после родов она обязательно реализуется. Видя эти метания, Раиса Селиверстовна сжалилась и доверила Веронике тайну, которую хранила без малого тридцать лет.

В роддоме при участковой больнице дежурили тогда акушерка и санитарка, а врач приходил на обход, все остальное время находясь в боевой готовности. Смены полагается ставить сутки через трое, но в период отпусков при нехватке кадров график выглядит обычно сутки через сутки.

Однажды к Раисе Селиверстовне поступила рожать девочка пятнадцати лет. Ее привела мама и с порога заявила, что они отказываются от ребенка, потому что девочка забеременела в результате изнасилования. Да, дитя жалко, но государство у нас доброе, воспитает, а они хотят забыть о произошедшем, как о страшном сне.

Раиса Селиверстовна понимала, что должны чувствовать мать и дочка, и не осуждала их за это решение. Роды прошли легко, ребенок закричал сразу, громко и весело, и у акушерки, принявшей на свои руки огромное количество младенцев, вдруг екнуло сердце оттого, что малыш пришел в мир с таким оптимизмом, не зная, как страшно был зачат и какая судьба ждет его впереди. Страшнее всех расплачивается тот, кто вообще ни в чем не виноват…

Молодая мать зажмурилась и заткнула уши. Ребенка быстро унесли в детское, а девочку положили в самую дальнюю палату, где плача младенцев почти не слышно. Больше в ту смену родов не было, и Раиса промучилась до утра, подходя то к мирно сопящему новорожденному, то к двери в палату, где лежала девочка.

Уговаривать ее передумать акушерка не имела права ни по должности, ни по совести. Мать сказала, что было не просто пьяное зачатие, а жестокое групповое изнасилование, после которого дочь долго пролежала в больнице с тяжелым ушибом мозга и переломом руки и до сих пор страдает депрессией. «Хватит того, что она таблетки от нервов не пила, потому что это вредно для плода», – отрезала мать.

Раиса решила, что ребенку действительно будет лучше в детском доме, чем в семье, где его возненавидят, принесла девочке воды и погладила по голове, не зная, как еще выразить сочувствие ребенку, принявшему такие страдания. Детская психика эластична, со временем плохое вытеснится, забудется, превратится в страшный сон, и у девочки есть еще шанс прожить достойную счастливую жизнь…

Утром Раиса ушла домой, отдохнула сутки и вновь заступила на смену. В воскресенье врачебного обхода не бывает, и Раиса сама внимательно осмотрела своих подопечных. Девочка безучастно лежала в кровати лицом к стенке, но с акушерской точки зрения у нее все было хорошо, а вот вчерашняя родильница категорически не понравилась Раисе Селиверстовне. Бледная, подкладная вся в крови со сгустками. Пришлось срочно готовить выскабливание, что она умела не хуже любого врача, а сестра из хирургии оказывала анестезиологическое пособие как бог, недаром всю войну провоевала в санитарном поезде.

Выполнив процедуру и отвезя Валерию в палату отходить от наркоза, Раиса поспешила в детское и там обнаружила, что ребенок Гаккель мертв.

Решение пришло почти мгновенно.

Раиса вызвала девочку на разговор, но та осталась тверда в своем намерении оставить сына государству.

Что ж, медработнику ради чужого блага иногда приходится делать не самые приятные вещи. Раиса перепеленала обоих малышей, мертвого и живого, поменяла бирочки и положила отказника в кроватку Гаккеля.

Она действовала будто в полусне, уговаривая себя, что сегодня воскресенье, все службы выходные, и у нее есть почти сутки на то, чтобы передумать и исправить ошибку.

Раиса положила перед собой обе детские карточки и задумалась, в какой из них записать смерть. Посмотрела параметры при рождении: они были почти одинаковы, рост разнился всего на сантиметр, а вес на двести грамм. Разницу в росте можно отнести на погрешность измерения, а вес у детей меняется несколько раз в сутки. И оценка по шкале Апгар у обоих восемь. Мать не должна заметить подмену: ей дали немножко посмотреть на новорожденного из рук акушерки и унесли его в детскую палату до утреннего кормления, которое Валерия пропустила из-за кровотечения.

Что же делать, соврать, чтобы всем стало хорошо, или сказать безжалостную правду? Потеря первенца – страшный удар, а вдруг Валерия больше не сможет забеременеть или так и будет рожать мертвых детей? К сожалению, такие трагические судьбы были Раисе Селиверстовне известны не понаслышке.

Женщина будет несчастна, и малыш, встретивший мир бодрым и жизнерадостным криком, тоже будет несчастен, потому что даже самый прекрасный дом малютки не заменит материнского тепла.