Мария Воронова - Без подводных камней [litres]

– И не было, и был. Когда Лера переводила статью, то ошиблась, написала Valery через y, то есть мужское имя, и только позже выяснилось, что женское идет Valerie через ie или Valeria через ia, но она не знала этих нюансов. Отчество в англоязычной литературе не указывается, поэтому автором все равно получился Валерий Гаккель из мединститута. Она еще смеялась, что если из Нобелевского комитета придут, то за ней, а если из КГБ, то пусть за мной. С другой стороны, правильно, ведь чтобы произносить речь, нужно владеть предметом, а в камере никаких специальных знаний не требуется. Зона, как земля, всех принимает. Но покамест не связывались ни оттуда, ни оттуда.

– А в других статьях как?

Валерий Николаевич пожал плечами:

– Точно не знаю, но кажется, нет. Решила так оставить, чтобы не было путаницы.

Шубников кивнул и глубоко затянулся. Не так уж он и молод, чтобы не понимать разницу между затхлым воздухом застоя и легким ветерком перемен, который дует пока еще в форточку. Сейчас перед Валерией, если ее идеи чего-то стоят, открываются блестящие перспективы за границей. Можно свободно рассылать свои статьи, и зарубежным партнерам не надо будет проявлять чудеса изворотливости, чтобы связаться с талантливым советским ученым, не надо ставить свои планы в зависимость от капризов ОВИРа и партийной организации, которая вдруг решит, что Валерия недостойна представлять свою родину за границей. Интерес появится, и тут Валерий Николаевич скажет, что настоящий Гаккель – это он… Да ну, чушь собачья!

– Скажите, пожалуйста, – начал Шубников, внутренне ежась от своей бесцеремонности, – а почему вы сейчас не сказали брату, что бумаги Валерии Михайловны существуют?

Гаккель нахмурился:

– Не понял?

– Ну помните, когда я вас встретил в том кабаке… Филипп Николаевич положил жену в больницу, думая, что у нее обострение, но вы-то знали, что…

– Филипп Николаевич, молодой человек, – Гаккель повысил голос, – положил Валерию Михайловну в больницу, потому что она писала предсмертную записку. Она выдержала суд, чтобы принять наказание, но когда ее, по сути, отпустили на все четыре стороны, не могла жить дальше. Считала, что не имеет на это права, после того, как убила девушку, которую считала почти дочерью. При чем тут какие-то бумаги?

– Но просто Валерия Михайловна их не нашла…

– Так естественно, после того как там все лето без присмотра жил мой братец-разгильдяй! – фыркнул Гаккель. – Что она ждала еще, забыла разве, что рядом с Филиппом голову свою не найдешь, не то что парижанку!

– Что, простите?

– Парижанку. Валерия так называла свой любимый блокнот.

– Почему?

Гаккель взглянул на него с легким раздражением:

– Потому что купила его в Париже сто лет назад, когда Филиппу первый раз позволили приехать на премьеру своей пьесы с женой.

– А там была нарисована Эйфелева башня?

– Само собой.

Шубников встал и бросил сигарету в хромированную пепельницу, стоящую на длинной ноге, как цапля. На дне в отвратительно коричневой воде плавали раскисшие окурки.

Теперь он, кажется, знал, кто убил Веронику Павлову.

Выпал первый снег, и Ирина наслаждалась светом и белизной, хотя и знала, что вечером начнет таять, а к утру от него не останется и следа, и предстоит пережить еще много черных и хмурых дней до наступления настоящей зимы.

Володя утром пришел в настоящий восторг, замолотил по земле лопаточкой, и Ирина подумала, что это будет первый снег, который ему запомнится. Или нет, ведь сама она не помнит, как увидела снег впервые.

Осенние сапоги у нее годились только на сухую погоду, кожа на них от старости истончилась, пропускала воду, а новую обувь было не достать. Однажды она простояла всю субботу в Кировском универмаге, сапоги давали на третьем этаже, а очередь начиналась прямо в вестибюле, и она снизу за четыре часа, дурея от духоты, поднялась до середины второго этажа, когда кончился ее размер.

Были еще резиновые сапоги на слякоть, но Ирина предпочла приличный внешний вид, за что и поплатилась мокрыми ногами. Сапоги сохли в углу, выражая протест по поводу их бессовестной эксплуатации проступающими отвратительными разводами, которые придется счищать кремом для лица. Одна радость, сегодня Кирилл в первую смену, заберет Володю, и можно идти домой не спеша, выбирая сухие кусочки тротуара.

Подойдя к окну, чтобы оценить обстановку, она вдруг увидела, как из остановившейся неподалеку от здания суда «Волги» выходит не кто иной, как Филипп Николаевич Ветров, и направляется к крыльцу.

Ирина поморщилась. Неужели хочет написать на нее жалобу? Что ж, имеет право, и неудовольствие такого человека обязательно будет принято во внимание. Выговор, лишение премии, какие еще радости ждут простую судью, так небрежно и спустя рукава проведшую процесс над сильными мира сего.

Стыдно вспомнить, кто обвел ее вокруг пальца, а точнее говоря, кому она позволила сделать это с собой! Сейчас, когда знаешь правильный ответ, не замеченные на первом процессе детали бросаются в глаза и вопиют о ее некомпетентности.

Как она могла не обратить внимания на то, что при Валерии Михайловне не было ключей от ее квартиры? Почему это прошло незамеченным? Такое впечатление, что преступнику сам черт помогал.

Тимур Барановский был парень талантливый, но видел вокруг себя множество примеров, что на одном таланте далеко не уедешь, и даже больше того, без него как-то быстрее и проще. Валерия Михайловна с Павловым придумали что-то действительно интересное и перспективное, но даже не считаются настоящими учеными, но стоит тебе добросовестно переписать пару учебников и дополнить их более или менее бессмысленной статистикой, как ты тут же получаешь научную степень.

Больше всего на свете Тимур мечтал уехать за границу, в Америку, где наука живая, нет блата и люди получают хорошие деньги за хорошую работу. В том числе поэтому он так легко отказался от хирургии. В Америке хирургу из СССР практически невозможно пробиться, зато биологов там принимают довольно охотно.

Тимур добросовестно помогал Валерии Михайловне и Павлову, сначала на общественных началах, потом официально. Иногда Павлов доверял ему приготовить вакцину самостоятельно, так что технологию он знал, но, когда профессор умер, Тимура перестали пускать к нему в лабораторию и порекомендовали занять свое рабочее место. Валерия Михайловна пробовала договориться, но руководитель лаборатории категорически отказался подпускать какого-то сопляка к дефицитному оборудованию.

Производство препарата пришлось прекратить, Валерия села писать статьи, а Тимур послушал совета старших товарищей и занялся нормальными темами по плану работы лаборатории, а не всяким мракобесием и «дедулькиным бредом».