Дмитрий Захаров - Ковчег Судного дня

— Вот ты где, земляк! — заорал он и двинул Рюмину кулаком в живот.

Дыхание сперло. Павел отступил на шаг назад и что было силы врезал в лицо противнику. Чмок! От непривычки запястье пронзила острая боль. Он впервые в жизни ударил человека. Как говорят шахматисты — дебют. Всегда предпочитал улаживать конфликтные ситуации разговором. Хороший разговор — половина дела! Типичное обоснование труса. На удивление получилось неплохо. Хлестко, точно в нижнюю часть скулы, в то место, где она смыкается с подбородком. Боксеры называют место «стеклянной точкой». Вставная челюсть выпала на асфальт, лицо обмякло, как шарик со спущенным воздухом, черты утекли вниз, лишенные опоры щеки обвисли, усач стал похож на обиженного спаниеля.

— Ну шука, шащь упью!

Сзади возникло движение, звучный удар, звон разбитой посуды. Худой мужик, в линялых спортивных штанах, попытался напасть на Рюмина, но монгол огрел его по макушке портфелем. Благородная кожа почернела, остро запахло кофе.

— Вот сученыш! — зарычал монгол. — Я разбил термос!

Он орудовал портфелем, как палицей, из глубокой ссадины на лице мужика брызнули капельки крови. Вдохновленный поддержкой, Павел шибанул ногой неприятелю в пах и попал. Новичкам везет! Усач скорчился и тихонько подвывал. Ошарашенный натиском, худой отступил к выходу. У него в руке мелькнуло отточенное лезвие.

— Ах ты, сявка белоглазая!

Монгол сместился вбок, его кулак вылетел, как снаряд из пращи, и опустился на ребра. Хрясь! Звук был таким, словно треснула кость. Заточка со звоном покатилась по асфальту, худой согнулся и упал на бок. Все свершилось необычайно быстро. Фанаты возбужденно обсуждали битву.

Прорицательница одобрительно кивнула:

— Из вас получится хорошая команда!

По пути монгол выбросил испорченный портфель в мусорный бак. Ручка оторвалась, из мягкой кожаной оплетки торчали нейлоновые белые нити, похожие на обезглавленных червей.

— Портфеля не жалко? — спросил Павел.

— Не хотел бить в зубы. В корпус еще можно, а по морде не решался. Боялся кулак разбить, может, у них кровь порченая…

Он протянул руку:

— Геннадий! Можешь звать Монголом. У тебя неплохой правый кросс, подучишься, сможешь боксировать.

Рукопожатие было жестким и крепким, пальцы стальные.

— Павел Рюмин! Вообще, я первый раз в жизни ударил человека.

— С почином тебя, Паша!

Павел, не скрывая удивления, посмотрел в чернильные китайские глаза человека. Тот понимающе улыбнулся.

— Отец был русским, мать — бурятка. Я — подлинный интернационалист. Жена… бывшая жена… — его голос дрогнул. — Катя была наполовину украинкой, наполовину еврейкой. Мне нации вообще по боку!

Он свернул на площадь Искусств.

— Нам в другую сторону, — неуверенно сказал Павел.

Он всегда побаивался агрессивных мужчин, а видя, как тот расправился с вооруженным заточкой мужиком, и вовсе приуныл.

— У меня машина рядом, — буркнул Монгол.

Платная парковка была плотно уставлена автомобилями. Пожилой парковщик бегал промеж машин в поисках щели, куда надлежало втиснуть огромный «хаммер».

— Я уезжаю! — кивнул Монгол.

— Так рано, Геннадий Сергеевич?! — удивился парковщик.

Они подошли к БМВ пятой серии, бесшумно щелкнул электронный замок.

— Садись! — приказал мужчина.

В салоне пахло автомобильной косметикой, Павел провел пальцами по бархатистому пластику на торпеде.

— Новая?

— Восемь месяцев…

— Ты круто врезал тому парню в брюхо! Занимался боксом?

— Баловался по молодости, — с видимой неохотой ответил Монгол.

Он включил знак аварийной остановки, выбил пальцами дробь по оплетке руля.

— Ты, небось, башку свернул, гадая, на кой леший успешный мажор торчит возле чокнутой бабки?

— Угадал!

Геннадий горько усмехнулся.

— Все просто, Паша. Просто и скучно. Мне сорок девять лет, женат двадцать четыре года. Был женат, — уточнил он. — Как сошлись в институте, так и жили. Дочь твоих лет. Две трети жизни за спиной, только сейчас начал ценить время. Раньше относился к нему, как к бумаге в сортире. Подтер зад, скомкал и выбросил. Я пережил смутную эпоху, сейчас совладелец строительной компании. Был им, — опять поправился он. — Жизнь шла как по маслу, дочь вышла замуж, укатила в Москву. И тут появилась эта дамочка… — лицо перекосила судорога. — Сделка! Какое сладкое слово! Знаешь, на чем меня купили?!

Павел молчал, боясь пропустить хоть слово.

— Блядство! — Геннадий выкрикнул слово, как бичом хлестнуло в кондиционированном воздухе салона. — Сучье блядство! Я редко изменял жене, и всегда жалел потом. Видать, натура такая. А тут появилась этакая Марья-искусница, ни словом сказать, ни пером описать. Короче, меня понесло. Все к черту спустил, и бизнес, и деньги. Моя любовница в этой сучьей фирме типа топ-менеджером работает. Подписывал бумаги, как в бреду был, вот только тачка осталась и кой-какая мелочь, что не успел потратить. Пришел к жене, покаялся. Говорю, схожу с ума, ничего с собой поделать не могу, ухожу к ней. Жена тихо так слушала, улыбалась, даже пожалела… Все, говорит, понимаю, претензий не имею. Я убежал к своей любимой, она тут рядом хату снимает…

Павел вздрогнул.

— Прихожу, а она в кровати валяется со здоровым негром. Меня как обухом по башке огрели! Кинулся на него с кулаками, я у себя на родине, в Иркутске, за первенство края выступал по боксу. — Он горько хмыкнул. — Другая весовая категория!

— Он тебя избил? — тихо спросил Павел.

— Быстро и жестоко избил, — спокойно уточнил мужчина. — Я неделю в больнице провалялся. И что интересно! Эта тварь сидела голая в кресле, преспокойно смотрела, как меня калечит чертов негр, курила свои вонючие сигареты. Короче, когда вернулся домой, жены нет. Прилетела дочь… — Он отвернулся к окну.

Начался легкий дождь, прозрачные капли, как слезинки, прочертили извилистый рисунок на стекле. Когда Монгол обернулся, его глаза были сухие, горящие ненавистью.

— Врачи сказали — инфаркт. Но это медицинский диагноз. Я ее убил, понимаешь, Паша?! Своей жестокостью убил. Раньше не понимал, что за слово такое — грех! Мол, грех убивает! Теперь знаю, это не Бог нас наказывает, мы сами себя грехом караем. Словно по живому кусочки плоти отрезаем! В то утро я шел по улице. Бизнеса нет, дочь укатила назад, я в запое, как водится. В подземном переходе меня окликнули. Кинул старушке мелочь, она вцепилась в руку и рассказала всю историю. Да с такими подробностями, о которых никому не было известно. И сказала, что избавиться от боли я могу только одним способом. Скоро придет человек, я должен буду помогать ему во всем, сопровождать до самого конца…

— До конца?!

— До самого конца, — подтвердил Геннадий.

Павел тронул подушечкой пальца холодное стекло. Оно было твердым и безжизненным. Мертвая материя. Такой же безжизненной была Юлия Гронская. Холодная, красивая, мертвая. И еще жестокая и опасная.