Дмитрий Захаров - Ковчег Судного дня

— Помолчи минуту, башка раскалывается! — взмолился Гена.

— А что плохого в словах? — нимало не смутившись, продолжал Гоша. — Ничего плохого, прально я грю?

Он на ходу откупорил бутылку, приложился к горлышку, шевельнулся острый кадык на заросшем бородой горле.

— Ах, щастье! Глотни вот по сюда! — обкусанный ноготь указал на край этикетки.

— Я не пью… — отвернулся Монгол.

— Подшитый?

В голубых глазах электрика угадывалось искреннее сочувствие.

— Тебе какое дело?

— Национальное русское заболевание! — важно сказал Гоша. — Где я ни был, сколько народу ни перевидал, так, как русские, никто не уважает водочку родимую!

— Я, как видишь, не очень-то русский.

— Русский! Все русские, кто родину в эпоху перемен не бросил! А национальности придумали обманщики, чтобы добрых людей ссорить!

Он свернул в затемненный тупичок, громыхнул связкой ключей, скрипнули несмазанные петли, запахло моторным маслом, выдохшимся пивом и жареной картошкой. Гоша нащупал выключатель, яркий свет ударил в глаза.

— Милости прошу в мою берлогу! — пропел электрик.

Гоша привел их в обыкновенную рабочую мастерскую. Стеллажи были завалены всякой всячиной. Набор разводных ключей, гайки и шурупы, сложенные в ящичках. Высокий, упирающийся резным гребнем в потолок шкаф был заперт на висячий замок, покрытый густой коростой ржавчины. В старом зеркале с облупившейся амальгамой по краям пятнами расползалась чернота, отражалась плитка и маленький холодильник, настолько старый, что у Павла возникли сомнения в его работоспособности. Побелка осыпалась, в углу свил паутину паук-крестовик. Невесомая нить задрожала — насекомое спустилось вниз, суетливо перебирая мохнатыми лапками.

— Штрудель, дружище! — радостно заорал Гоша. — Скучал без папочки!

Он протянул трупик засохшей мухи, удар жала поразил мумифицированное тельце.

— Паука зовут Штрудель? — спросил Павел.

— Тебя зовут Паша? — передразнил его электрик.

— Дрянь, — сказал Геннадий.

Крестовик деловито оплел муху витками паутины и, отяжеленный добычей, медленно поднимался в свой угол. На желтой спине чернел геометрически ровный крест.

— Кому-то не нравится, что ты лопаешь бифштекс, приятель!

— При чем тут бифштекс?

— Съезди при случае на мясокомбинат, здоровяк, — спокойно ответил электрик. — Коровы плачут, как малые дети, стоя в очереди на эшафот. Так-то, братишка! Никто не хочет умирать! Я приношу Штруделю мух. Нарочно собираю трупики между окон или снимаю с клейкой ленты, что висят в офисах. У тебя в офисе висели такие же?

— Извини его, Гоша! — вмешался Павел. — Видеть, как паук ест у тебя с рук, будто щенок, непривычно.

— Привычка — тот же страх, — заметил Гоша. — Люди обрастают привычками, а потом расстаться с ними не могут. А правда, она рядом, под боком. Увидел, как старушка в автобус влезть пытается, подсадил, и весь день на душе светло. Песика бродячего на улице подкормил, товарищ забухал, — подмигнул он Монголу. — Позвони, узнай, если надо, отвези в клинику. Вот он, настоящий кайф, а не бабки да телки! Этого, братки, ни за какие гроши не купишь!

Павел ощутил настоятельную потребность излить этому чудаковатому пареньку душу. Излить беду до последней капли, начиная со страшного июньского утра, когда он обнаружил неподвижное тело матери в кровати. Увидел ее бледную, как пергамент, кожу, обтягивающую высокие скулы, раскиданные в хаотичном беспорядке по подушке черные волосы, словно она не умерла, а наслаждалась рассветом после безумной ночи секса. Рассказать историю летнего лагеря, частично позабытую и спрятанную в укромные закоулки подсознания. Воспоминания о которой и сейчас вызывали леденящий холод, охвативший его, десятилетнего парня, когда физрук уговаривал «сделать приятное», а после отказа как бы в шутку сжал горло огромными ручищами и заглядывал в лицо, как жестокий натуралист, изучающий агонию подопытной мышки. Не утаить ничего и завершить исповедь мертвенным ощущением одиночества, настигшим его в провинциальном кафе.

Гоша разлил по стаканам водку, хлопнул крышкой холодильника, на столе объявился сморщенный лимон, взмахом столового ножа он разрезал его на две половинки.

— Лайфхак тебе, брателло! Нейтрализует подшивку. Проверенный метод!

— Я не говорил, что подшит… — проворчал Монгол.

— Завязавшего братца-пропойцу за версту видать! — рассмеялся Гоша. — Пьяницы обычно добрые люди, и ты, Монгол, — добрый человек, делал людям кой-чего плохого, а потом страдал…

— Откуда ты знаешь, что меня Монголом зовут?

— В зеркало посмотри, — сказал Гоша. — Махни, легче будет!

Геннадий осторожно понюхал стакан, в его глазах появился характерный блеск, присущий душевнобольным в стадии обострения.

— Поехали!

Мужчины выпили не чокаясь, электрик протянул бизнесмену половину лимона. Геннадий пережевывал кислую мякоть.

— Клево! — прокомментировал Гоша. — Не очкуй. Сейчас всех пустышками подшивают.

— А зачем лимон?

— Типа, плацебо. Теперь к делу! Бизнес-леди вас ждет. Это нормально, что вам страшно, братки! Бояться естественно. Тебя пугает даже тень от шкафа в собственной спальне в час заката.

Он рассмеялся, довольный своей остротой. Павел поймал взгляд товарища. Так смотрит битая дворняга на сумку с колбасой. Геннадий грустно покачал головой.

— Твой кореш прав. Я подшитый… — И немного подумав, добавил: — В седьмой раз…

— Органам к этой самой Браун не подкопаться, — продолжал Гоша. — Все гладко, чистая бухгалтерия, белые зарплаты. Сделки, что ее сотрудники заключают, совершены с точным соблюдением правовых норм. А связи там такие, что крыша выше неба! — Он воздел глаза к грязному потолку. — А наши ощущения к делу не пришьешь! Пральна я грю?

Рюмина неожиданно осенила догадка.

— Ты полицейский? Что-то вроде под прикрытием?

— Я — твой ангел-хранитель, дубина! — усмехнулся Гоша. — Если надумал разыскать свою любимую, тряси бизнес-леди как грушу, кроме гнилых плодов, ничего на голову не свалится!

— Что же делать?

— Предложи ей сделку. Баш на баш.

— Что я могу ей предложить?! — воскликнул Рюмин.

— Ты ей зачем-то нужен, иначе бы она всю эту чехарду с похищением не затеяла. — Он встал со стула. — Зайдете в офис с черного хода, иначе полицию точняк вызовут.

Гоша пригласил друзей к выходу.

— Что же это за «Ковчег» такой?! — вскричал захмелевший Павел.

Живое лицо электрика посуровело.

— Судный день! Слышал такое? Он ведь для каждого свой… Смерть — дело одинокое! Вот и приходит такой Ковчег Судного дня к каждому в свой час.

Он вышел в подвал, завозился с ключами возле неприметной дверцы в стене.

— Здесь выход в холл! — Гоша подмигнул Павлу. — Добрым людям иногда нужно дать второй шанс, пральна я грю?