Николай Усков - Зимняя коллекция смерти

— Это очень странно, — Алехин выпустил дым. — Я потерял санкт-галленский крест давно, кажется, в самом начале 1999 года. Моя книжка тогда наделала много шума, и один из швейцарских археологов, увлекавшийся живой археологией, изготовил для меня копию с оригинала…

— Хранящегося в Санкт-Галленской ризнице, — договорил за него Севостьянов. — А что такое живая археология?

— Это когда археолог пытается смоделировать условия жизни древних людей — ест их пищу, живет в тех же условиях, изготавливает такие же орудия труда из тех же материалов, которые были доступны древним, пытается ими себя обеспечить и т. д. Полное перемещение во времени. В частности, мой друг, Людвиг Яшке, пустил на изготовление этой копии какой-то бронзовый лом X века, найденный им в окрестностях Цюриха.

— Преступнику не откажешь в изобретательности. Крест, который в наше время стал ультрамодным аксессуаром, не составило труда пронести через металлоискатели Dolce & Gabbana. Так что же произошло в 1999 году?

Алехин мучительно подбирал слова. История была малоприятная, если не сказать скандальная. В то время Кен частенько зависал по клубам и однажды порядочно набрался. Вместо того чтобы благоразумно отправиться домой спать, Кен зачем-то подцепил блондинку. Девчонка была вся такая тугая, ладная, пружинистая, с маленькой грудью, как ему нравилось. Теперь он уже не помнил ее лица, помнил только, что вела она себя странно, словно стеснялась чего-то. Даже когда он вышел из ванной, где и оставил крест, она все так же была одета в коктейльное платье и сидела в романтическом мерцании свечей. Он начал ее ласкать, но она словно сдерживала его всякий раз, когда его губы или руки забирались слишком глубоко. «Ты не хочешь?» — не выдержал Кен. «Хочу», — она сорвала полотенце с его бедер, с неожиданной силой уложила на спину, и Кен расслабился.

Мало ли — может, девушке нравится заниматься этим в одежде. Он ворошил ее волосы, потягивал мочки ушей и наконец почувствовал, что хочет войти в нее прямо сейчас. Он приподнялся, но она не отпускала. Кен откинулся, подождал еще какое-то время, честно сдерживая зевоту, потом все же постарался придать своему голосу максимально романтическую интонацию: «Я хочу тебя, звездочка».

«Ну хорошо, — сдалась она, — только ты будешь сзади». «Да», — сладко прошептал старший преподаватель МГУ, поднялся, обнял ее за плечи, и, целуя в шею, помог опереться руками о край стола. Он приподнял платье, стянул холодящие шелковые трусики, стал опускаться вниз, но она его остановила. «Я так не люблю, просто войди сзади», — категорически отрезала девушка. «Будет больно, звездочка», — предупредил Алехин, но попытался добросовестно выполнить желание дамы. Ничего не получалось, Кен стал раздражаться, а потом почувствовал, что эрекция слабеет.

— Я наверное устал, прости, — сказал он пристыженно.

— Ничего страшного. Я должна тебе кое в чем признаться. Обещаешь, что просто уйдешь, если тебя это не устраивает?

— Я от тебя не уйду, — по привычке соврал Кен, но того, что произошло дальше, он и представить себе не мог.

— Я мужчина, — ответила девушка.

Через пять минут Кен уже выбежал из подъезда. Розовый стикер, на котором с подростковой тщательностью были выведены телефон и имя оборотня, отправился гулять по просторам промзоны. Бумажка на мгновение коснулась обледенелой корки сугроба, потом ветер, обнаглевший от окружающей пустоты, подхватил ее и унес в темноту. Уже в машине Алехин обнаружил, что забыл в злополучной квартире свой крест. Кен отчетливо видел, как, стоя нагишом перед зеркалом в тесной ванной девятиэтажки, снял его и положил на полочку между шампунем «Пантин Про-Ви» и тюбиком «Колгейт».

— Только какое все это имеет отношение к нашей истории? — недоумевал Алехин.

— Самое прямое, — спокойно ответил полковник ФСБ. — В ту ночь вы познакомились с убийцей — с вами ведь так часто случалось. Теперь, наверное, каждый вечер. К вам кто-то подходит, представляется, разговор еще не закончен, а вы уже забыли его имя. Но ваш собеседник запомнит это мгновение надолго, может быть, на всю жизнь, будет рассказывать, что на «ты» с Алехиным, и вообще вы вместе выпиваете.

— Это правда, — сконфуженно признался Алехин. — Но тогда-то я был просто преподавателем.

— Ну да. А что, преподавателя нельзя полюбить?

— То есть вы хотите сказать, что этот трансвестит в меня втрескался?

— Его имя Лапин Илья.

— Первый раз слышу.

— И тем не менее вы с ним довольно оживленно общались с 2006 года, почти ежедневно.

— Общался?

До входа в крипту святого Галла оставалось несколько шагов. Аббат уже различал впереди слабое мерцание света. И тут ужас сковал его члены. Прямо у приоткрытой двери к гробнице Галла Исповедника темнела фигура в просторной тунике, словно дракон, раскинувший крылья и готовый к броску на агнца из засады своей. Надо было действовать не мешкая. Николай взял посох за среднюю часть и, размахнувшись, насколько позволяли узкие своды подземелья, ударил супостата по голове.

Посох пречистый дан настоятелю, чтобы править стадом своим. И, если того потребует святая дисциплина, учить им отступников по спине. Случится, что не хватит сего умеренного воздействия, надлежит аббату назначить более строгое наказание бичеванием, ибо, карая плоть, спасает он душу.

Что-то громко звякнуло — то было смертоносное оружие, выскользнувшее из руки предательской. Фигура пошатнулась и осела. Николай подхватил тело, голова упала ему на грудь. Он присел на колени, придерживая руками свою ношу. Сначала аббат думал, что оглушил злоумышленника, но в ладонях его стало влажно. «Miserere», — взмолился отец Николай. Дыхания не было. На руках святого отца была кровь. Воистину путь греха начинается сладостью, но сладость эта есть обман и обольщение дьявольское, ибо в конце ждет тебя горечь и муки вечные. Осторожно положив тело, аббат заглянул в крипту.

Прямо перед престолом лежал господин наш, раскинув руки. «О горе мне, нечестивому, грехом многократным запятнал себя и господина нашего августа не уберег от коварства смерти!» — простонал аббат.

Тут цезарь издал рык трубный, который простецы называют храпом. Эхом ответили своды крипты. И был тот рык для Николая слаще труб Иерихонских, потрясших стены порока. Утомленный трудами благими и молитвами усердными, спал наш господин Оттон, пребывая под надежной защитой святого Галла Исповедника. Николай пригляделся. На полу у входа в крипту лежал крест искусной работы, из которого торчало наиострейшее лезвие. Замешкайся отец настоятель хоть на мгновение, и осиротела бы империя, покрылся бы вечным позором и монастырь этот, и аббат его, который превратил вертеп правды в берлогу лжи.