Ирина Лобусова - Гранатовый дом

— Допросить о чем? Ты уверен, что действуешь не из ревности? — прищурился Стеклов.

— Не смеши меня! — хмыкнул Константин. — Я не люблю Алю. И никогда не любил. Я просто чувствую, что режиссер имеет связь со всеми этими загадочными событиями.

— Ты юрист, — строго сказал Стеклов, — а я просто чувствую — это не разговор для юриста. Ты ведь не в детском саду.

— Согласен, — кивнул Емельянов, — получается глупо. Но другого объяснения у меня нет.

— Знаешь, что в твоей истории беспокоит меня больше всего? — Андрей прищурился, бросив на Емельянова проницательный взгляд. — Это поручение, которое дал тебе Тищенко. И судьба Кашалота.

— Не понял? — удивился Емельянов. — Какая связь?

— Я тебе расскажу, — кивнул головой Стеклов. — Но учти — информация крайне секретная. О ней не знает никто в твоем ведомстве.

…Коронованный вор Анзор любил баню и всегда заставлял нагревать парилку до самой высокой температуры. Поэтому никого не удивило, когда в парилке его хватил сердечный приступ и смерть наступила в течение 20 минут.

Никто не сомневался в причинах этой смерти. Вор был тучным, возраст — 60 лет. Вполне естественная смерть.

Вор Ростяк утонул в море во время шторма. Он только вышел из тюрьмы, пил в ресторанах, гулял напропалую. И пьяным полез купаться в шторм.

Еще два вора умерли в тюрьме. Любая смерть авторитета в тюрьме — «сердечный приступ».

И наконец Кашалот, которого собирались короновать…

— Все эти воры — работа нашего отдела, — сказал Стеклов. — Кроме Кашалота. Их убрали потому, что они не были готовы участвовать в том переделе, который сейчас идет. Это были воры старой закалки. Они ни за что не пошли бы на сотрудничество с органами. Но Кашалот… Его мы не убивали. Ты знал, что Кашалота собирались короновать?

— Знал, — кивнул Емельянов. — Во время отсидки. Все к тому шло.

— Кто убил Кашалота? Это меня беспокоит. Значит, есть еще факторы, о которых я не знаю. Может, их скрывает от меня Печерский.

— Ты думаешь, Кашалота убили?

— Даже не сомневаюсь. Другого объяснения не существует. Но кто и зачем?

— Это я и хочу узнать, — задумчиво произнес Константин.

— Я помогу тебе, — Андрей был очень серьезен. — Твоя история мне очень не нравится. Есть в ней какой-то неприятный привкус. А там, где существует такой привкус, кроется беда. Я знаю. Проходил.

Но уже через несколько дней Емельянов понял, что выбрал крайне неудачное время, чтобы вести поиск человека, в исчезновении которого принимало деятельное участие КГБ.

Наступил апрель, и обстановка в стране оказалась крайне напряженной. Изменения в обществе касались не только воров. Самой первой и важной ласточкой было коллективное письмо против репрессий.

Именно после него во всех отделениях на местах КГБ значительно усилил свою работу. Если раньше какие-то не слишком буйные факты неповиновения еще могли спустить с рук, закрыть на что-то глаза, то после проблем, связанных с письмом, ситуация обострилась. Были проведены более жесткие аресты, а все несогласные с властью были взяты под суровый контроль.

В общем, всем отделам КГБ было чем заниматься на местах. И Емельянов, до которого не могли не доходить слухи о том, что происходит в стране, думал, что сейчас его другу не до поисков пропавшего режиссера.

Однако Стеклов все же улучил момент, выбрал время и дал понять Константину, что продолжит вести поиски, несмотря на обострившуюся обстановку, особенно на Украине.

Что же произошло в стране?

В апреле 1968 года было отправлено общественное письмо с требованием прекратить практику противозаконных политических процессов. Письмо было написано в сдержанных формулировках, осторожно и толерантно.

В нем обращалось внимание на отход от решений ХХ съезда КПСС, на нарушения социалистической законности. Организаторами письма были Иван Светличный, Иван Дзюба, Виктор Боднарчук, Юрий Цехмистренко, Ирина Заславская, Михаил Белецкий.

Среди подписантов были писатели, художники, авторитетные ученые. Чтобы передать письмо адресатам, Ирина Заславская и Михаил Белецкий лично поехали в Москву. Заславская отнесла оригинал письма с подписями в приемную ЦК, где оставила для ответа свой домашний адрес, а Белецкий отнес экземпляр Петру Якиру для дальнейшего распространения.

Письмо выглядело так.

«Генеральному секретарю ЦК КПСС

Л. И. Брежневу

Председателю Совета министров СССР

А. Н. Косыгину

Председателю Президиума Верховного Совета СССР

Н. В. Подгорному

Уважаемые товарищи!

Обращаемся к Вам по вопросу, глубоко волнующему различные круги советской общественности.

На протяжении нескольких последних лет в Советском Союзе проводятся политические процессы над молодыми людьми из среды творческой и научной интеллигенции. Мы обеспокоены этими процессами по ряду причин.

Прежде всего, нас не может не тревожить то, что при проведении многих из этих процессов нарушались законы нашей страны. Например, все процессы в Киеве, Львове и Ивано-Франковске 1965–1966 гг., на которых осуждено более 20 человек, проводились в закрытом порядке — вопреки тому, что прямо и недвусмысленно гарантировано Конституцией СССР, Конституциями союзных республик и их уголовными кодексами. Более того, закрытый характер процессов способствовал нарушению законности в самом ходе судебных разбирательств.

Мы считаем, что нарушение принципа гласности судопроизводства идет вразрез с решениями XX и XXII съездов партии о восстановлении социалистической законности, вразрез с интересами советского общества, является надругательством над высшим законом нашей страны — Конституцией Союза Советских Социалистических Республик — и ничем не может быть оправдано.

Принцип гласности включает в себя не только открытое судебное разбирательство, но и широкое и правдивое освещение его хода в печати. Известно требование В. И. Ленина о том, что широкие массы должны все знать, все видеть и иметь возможность обо всем судить, что особенно в отношении карательных органов «масса должна иметь право знать и проверить каждый, даже наименьший шаг их деятельности» (В. И. Ленин, т.27, стр.186). Между тем, наша печать совершенно не реагировала на политические процессы, проводимые на Украине. Что же касается политических процессов, проводившихся в Москве, то краткие сообщения о них, появившиеся в печати, способны скорее вызвать недоумение и оскорбить своим неуважением к здравому смыслу советского читателя, нежели дать ему действительную информацию о слушавшихся делах и ходе судебного разбирательства.