Ирина Лобусова - Гранатовый дом

В редкие моменты просветления, когда хоть ненадолго Нун приходил в себя, именно он рассказал Сергею об инсулине.

— Со мной пока такого не делали, — еще мог улыбаться он, — память стирать мне не собираются. Их цель — чтобы я помнил, мучился и страдал. Но я не дам им такого удовольствия.

— Как? — Аджанову все чаще хотелось плакать, когда он разговаривал с истерзанным другом.

— Я вырвусь отсюда, — шептал Анатолий. — Как — не знаю, но обязательно вырвусь. Выживу. Все перенесу. Вот увидишь…

Вместо ответа Сергей молча сжимал его руку.

На следующий день в свой кабинет его вызвал врач. Теперь он часто ходил к нему, они беседовали о разном. Эта перемена Аджанова беспокоила больше всего. К чему его готовят? Что последует дальше?

Сегодня врач был еще более сух и суров, чем обычно:

— В больницу привезли назначенное вам лекарство. Завтра утром мы начинаем лечение, — он отвел глаза в сторону.

Сергей тут же все понял:

— Вы собираетесь испробовать на мне какой-то новый препарат? Я — подопытный кролик, так, я верно вас понимаю?

— В общем, да, — врач все так же избегал его взгляда.

— И это мой смертный приговор…

— Перестаньте! Зря вы так пессимистично настроены! Все будет очень хорошо, и…

— Это неправда, — у него Аджанова не было сил притворяться и лгать.

— Ну хорошо, вы правы, осложнения возможны, — неожиданно согласился врач. — А знаете что? Я хочу поднять вам настроение! Если вы хотите, я передам записку кому-нибудь из ваших близких друзей. И когда будет заметна положительная динамика в лечении, этот друг сможет вас навестить. У нас это не запрещено.

— Вы правда это сделаете? — оживился Сергей.

— Конечно. — И он увидел, что впервые в лице врача мелькнуло что-то человеческое.

— И мой друг будет знать, где я нахожусь? Место, адрес?

— Будет. Обещаю вам.

— Хорошо, — вздохнул Аджанов. — Я бы передал записку девушке Але, Алене Тарасенко, которая работает в костюмерном цеху на Одесской киностудии.

— Вот, — врач протянул ему листок бумаги и карандаш, — пишите.

Сергей думал недолго. Осторожно нажимая на слабый карандаш, он написал всего два предложения: « Прости за всё. Гранатового дома не существует ».

— Что это? — удивился врач, прочитав.

— Она поймет, — кивнул Аджанов, отдавая записку. Сам он не сомневался, что Аля не поймет его. Никогда.

Нун был в сознании. В этот день его мучили не так сильно. Поздней ночью Сергей тихонько присел на его койку. Анатолий открыл глаза.

— Завтра утром меня убьют, — спокойно произнес Аджанов.

— Нет! — Нун даже привстал. — Не говори так! Ты все выдержишь! Ты даже не представляешь, какой ты сильный!

— Я знаю, что говорю, — Сергей улыбнулся краешком губ. — Дело не в силе. Я больше никогда не выйду отсюда, потому что с самого начала был приговорен. Но у меня есть к тебе одна просьба…

— Говори, — твердо сказал Анатолий, — я все сделаю, если смогу. Клянусь жизнью…

— Сейчас я расскажу тебе свой сценарий. Я не хочу, чтобы он исчез после моей смерти. Ты запомнишь, и когда выйдешь отсюда, напишешь роман. Так мой «Гранатовый дом» будет жить.

— Обещаю тебе это. Я напишу роман — о твоем сценарии, и о тебе.

— Хорошо, — Сергей улыбнулся и сжал руку Нуна. — Однажды мне поручили написать сценарий о войне. И на остановке я встретил инвалида — чистильщика обуви. Он был без ног. И он рассказал мне историю о человеке, который ошибся потому, что пытался уничтожить опухоль ценой предательства. Всю мою душу перевернул его рассказ. Наверное, потому, что я тоже вырос в краях, где ярким алым цветом пламенели цветущие гранаты. И откуда меня изгнали потому, что я не такой, как все. Я стал позором для своей семьи, для своего рода. Этим я убил свою мать. Но я был в жизни счастлив и свободен! Даже если сейчас за это я плачу такой ценой…

— А почему «Гранатовый дом»?

— Это символ очищения и возрождения. В том краю, откуда я родом, верят, что семечки граната очищают организм от паразитов и инфекций. Я использовал этот символ как очищение. Однажды оно обязательно произойдет.

— Говори. Я запомню каждое твое слово. Этого они у меня никогда не смогут отнять…

Аджанов посмотрел на серьезное, волевое и решительное лицо Нуна. И заговорил. Он говорил, чувствуя, как в душе его разрастается огромный светлый и чистый источник радости — свет от того, что скоро он вернется домой!

По коридору прогромыхали шаги охранника. В окна ударили первые брызги рассвета. А он все продолжал говорить…

Несмотря на то что Емельянов имел большой опыт работы в правоохранительных органах и не мог по роду своей профессиональной деятельности не сталкиваться с таким явлением, как принудительная госпитализация на психиатрическое обследование, все равно, что такое карательная психиатрия, он не знал.

И только после разговора с Печерским ему стал приоткрываться пугающий смысл этого явления. Но даже он, циничный опер с его практичным умом и большим опытом не мог догадаться о той ужасающей правде, которая скрывалась за пустыми колонками цифр и отчетов. Даже он не мог представить, сколько несчастных, ни в чем не повинных людей были обречены на мучительную казнь.

Как вообще возникла в СССР страшная идея использовать медицину, психиатрию в качестве карательного аппарата для мыслящих иначе?

Этому предшествовали некоторые исторические события.

Весной 1921 года первый шеф советской спецслужбы Феликс Дзержинский решал очень серьезную проблему: что делать с известной революционеркой, лидером левых эсеров Марией Спиридоновой?

Проще всего было вынести ей смертный приговор. Однако проблема Спиридоновой — или его? — заключалась в том, что западные социалисты уже начали обращать пристальное внимание на репрессии против своих единомышленников на территории бывшей Российской империи, которая теперь находилась под контролем большевиков.

Социалистическая революция как будто победила, ее враги были повержены. Однако вдруг оказалось, что в это же время именно в СССР репрессии против социалистов стали самыми жестокими и многочисленными, чем в любой другой стране.

Ссориться с западными товарищами было не с руки. Поэтому необходимо было срочно найти другое решение. И такое решение Дзержинский очень скоро нашел.

Он написал короткую служебную записку своему подчиненному — инструкцию, по которой необходимо было предпринять следующие меры:

«Надо снестись с Обухом и Семашкой для помещения Спиридоновой в психиатрический дом. Но с тем условием, чтобы оттуда ее не украли и она не сбежала. Охрану и наблюдение надо было бы организовать достаточную, но в замаскированном виде. Санатория должна быть такая, чтобы из нее трудно было бежать и по техническим условиям. Когда найдете такую и наметите конкретный план, доложите мне».