Александр Ярушкин - Рикошет

— Что у вас? — с профессиональной вежливостью в голосе спрашивает Вероника.

У меня есть удостоверение, и я показываю его. Вероника тем же тоном предлагает сесть и интересуется, чем может быть полезна.

— Вам направляли список драгоценностей…

— Да, мы получали, — соглашается товаровед.

— Из того, что указано в списке, что-нибудь поступало?

Это я спрашиваю на всякий случай, так как в сопроводительном письме Валентины была просьба немедленно сообщить, если кто-нибудь принесет ценности, похищенные из квартиры Стуковой.

Вероника неопределенно пожимает плечами и начинает перекладывать на столе бумаги. Затем, виновато улыбнувшись, выдвигает ящик.

Удерживаюсь от реплик. Хотя очень хочется высказать свое мнение по поводу отношения некоторых граждан к письмам правоохранительных органов. Особенно к таким. Оно должно лежать на самом видном месте. Под стеклом.

Гляжу на перетряхивающую содержимое ящиков Веронику и убеждаюсь, что не зря заглянула в «Топаз».

— Вот оно! — победно восклицает Вероника, вытягивая на поверхность лист бумаги со знакомым угловым штампом нашей прокуратуры. — Я же говорила, мы получали!

Хмыкаю с изрядной долей сарказма, и щеки Вероники покрываются румянцем, пробивающимся сквозь плотный слой тон-крема.

— Извините, столько документов. За всем невозможно уследить. А я еще болела полторы недели.

Предлагаю вместе проверить, не сдавались ли в августе драгоценности Стуковой. Вероника облегченно вздыхает и подает большую книгу:

— У вас изделия с камнями, у меня — без…

Работаем в полной тишине. Идиллия.

Натыкаюсь на браслет с гранатами, который сдал в магазин некий Карпов В. Е. Сдал четвертого августа.

— Стоп! — вырывается у меня.

Вероника привстает и заглядывает в книгу:

— Это я принимала…

Смотрю на ее растерянное лицо. Прошу отыскать квитанцию. Вскоре квитанция у меня в руках.

Карпов Виктор Егорович, проживающий по улице Буксирной. Это остановочная площадка «Речпорт»! Опять третья зона! Неужели тот самый капитан?!

— Как он выглядел?

Вероника очень хочет помочь. Она закусывает губу, стискивает пальцы, на лице — сосредоточенность.

— Не помню… — жалобно говорит она. — Обыкновенно выглядел. Невысокий.

Будь у меня рост, как у Вероники, мне бы и мой Толик казался маленьким, несмотря на его сто восемьдесят один сантиметр. Вот и принимай свидетельские показания за чистую монету. На все приходится делать поправки: на образование, возраст, жизненный опыт, профессию и даже на рост.

— А приметы? — уже теряя надежду, спрашиваю я.

Результат тот же — никакого результата. Слишком много людей проходит перед глазами товароведа-оценщика ювелирного магазина.

— Браслет не продан?

Вероника оживляется:

— Нет. Принести?

— Желательно.

Вернувшись, она кладет передо мной небольшую коробочку. Коробочка древняя, вероятно, еще из запасов родителя покойной. Серая тисненая кожа истерлась от прикосновений множества рук, уголки оголились до дерева, медный замочек позеленел и при нажатии издает тоненький писк.

Браслет красив. Так и хочется примерить. Он словно сделан для моей руки. Его золотое тело усыпано множеством больших и малых гранатов. Едва открываю коробочку, камни брызжут в глаза темно-красными лучами. Цвет гранатового сока и цвет густеющей крови.

Вырываюсь из плена светофоров на Бердское шоссе. Тени тополей падают поперек трассы, делая ее, полосатой, как шлагбаум. Слева, на насыпи, показывается хвост электрички. Появляется желание обогнать. Прибавляю скорость и очень радуюсь, когда удается выскочить на открытое пространство у реки Иня вровень с головным вагоном.

Бедная Инюшка! Совсем пересохла. Ничего не поделаешь — конец лета. За зиму наберешься сил и весной снова прильнешь к ивам, горестно склонившимся от разлуки с тобой.

Бросаю взгляд на электричку, застрявшую на остановочной площадке, и мчусь дальше.

А, собственно, куда я мчусь?

Непроизвольно притормаживаю.

К Карпову? Конечно. Он же сдал браслет. Значит, не исключена причастность к смерти Стуковой… А вдруг он и есть убийца? Тогда я должна задержать его. Но одной, без опергруппы, делать это, по крайней мере, глупо… Зачем же я еду? Надо поразмыслить, какие у меня доказательства причастности Карпова к убийству. То, что «Речпорт» находится в третьей зоне пригородного сообщения, мало. То, что какой-то речник беседовал со Стуковой накануне ее смерти, тоже не многое говорит: во-первых, речников пруд пруди; во-вторых, почему я решила, что Карпов — речник? По названию поселка? Но это мне только раньше казалось, что там должны вытягивать свои длинные шеи могучие портовые краны, тесниться баржи и дымить толстые буксиры, потом я с огорчением узнала, что романтическое название — всего лишь дань жителям поселка, речникам, для которых он и был когда-то построен. Сейчас в поселке много и других граждан, самых разных профессий… Зачем я себя успокаиваю? Ведь не исключено, что именно Карпов убил Стукову. Ну и что? Я же не собираюсь лезть напролом. Побеседую с соседями. Выясню, что за человек этот Карпов. В любом случае пригодится… Почему же браслет сдан в магазин через день после убийства? Возможны варианты: Карпов — наглый, уверенный в безнаказанности преступник; Карпов — глупый преступник; Карпов — не убийца, а браслет попал к нему каким-то другим путем; Карпов не сдавал браслет, это сделал кто-то другой, воспользовавшись его документами…

В поселок ведет раскисшая от дождей грунтовка. Сворачиваю на нее. Поглядывая на номера домов, продвигаюсь по Буксирной. Крутой спуск — и я у подъезда двухэтажного здания из потемневшего от времени бруса. Белая эмалированная табличка с номером «22» заставляет меня затормозить и выключить двигатель. Выпрыгиваю из «Нивы» и тотчас ощущаю на себе пристальный взгляд.

В тени дома, на лавочке, сидит старушка во всем черном. Сидит и, поджав синеватые ниточки губ, с неприязнью смотрит на мир. Попав в поле ее зрения, ежусь. Впечатление, подобное тому, что испытываешь на пляже. Знаешь, что купальник в полном порядке, что рядом лежит масса не менее загорелых девушек, но в момент, когда скидываешь сарафан и приобретаешь обычный пляжный вид, обязательно пялится какой-нибудь толстяк с глазами-маслинами.

Доброжелательно улыбаюсь и подхожу к старушке в черном. Здороваюсь. Она почти не раздвигает полосочки губ:

— Доброго здоровьица.

— Вы давно тут живете?

— Давно.

Пытаюсь найти общий язык:

— Хорошо у вас… Чистый воздух, река…

— Воздуху много, сырости тож хватает.

— Должно быть, вы здесь всех знаете? — захожу издалека.

— Знаю… кое-кого.

— А семью Карповых?