Александр Ярушкин - Рикошет

— Надеюсь, у вас серьезные намерения?

Ростислав негромко роняет:

— Мои намерения всегда серьезны.

Ответ слишком общ, а я как истинная женщина, люблю определенность. Мой партнер обескураженно переспрашивает:

— Как далеко они заходят?.. Да-а… Настоящий вопрос юриста…

— Вопрос подруги, — лукаво уточняю я, продолжая смотреть в глаза Маркова.

— Вы так обеспокоены судьбой Марины? — хорошо поставленным баритоном говорит он.

— Очень. Хотелось бы знать, какие чувства вы к ней испытываете.

— Сложный вопрос, — после длительного раздумья произносит Ростислав и, как бы извиняясь, добавляет: — Марина — девушка симпатичная, но узнать человека за столь короткий промежуток времени…

Перечисляю достоинства подруги:

— Умна, эффектна, коммуникабельна, разбирается в литературе, искусстве, прекрасная хозяйка… Или вы женаты?

— Что вы? Бог миловал… — сбивается с такта Марков.

— Вы против создания семейного очага?

— Ни в коем случае!

— У вас нет условий?

— Почему же?!. У меня двухкомнатная кооперативная в центре.

— Значит, большие расходы, — сочувствую я.

— Моей зарплаты хватает и на квартиру, и на машину, и на дачу.

— У вас даже дача есть?! — имитирую восторг.

— Да… В Матвеевке. Прекрасное место.

— Это третья зона пригородного сообщения? — вырывается у меня.

Марков смотрит непонимающе, поводит плечом:

— Я на электричке редко езжу… Но, кажется, третья…

Теперь уже я сбиваюсь с такта.

В памяти всплывает хриплый бас Малецкой-старшей: «…прогуливалась с интересным молодым человеком в морской форме… высок, подтянут, лицо интеллигентное… скорее даже речник…»

Марков явно смущен моим настойчивым взглядом. Он начинает коситься, проверяя, в порядке ли костюм. Торопливо роняю:

— Вы так похожи на одного человека…

Он успокоенно вздыхает:

— Просто у меня лицо ординарное.

— Не сказала бы… Внешность у вас запоминающаяся.

— Когда такое говорят женщины, я начинаю бояться, — игриво отвечает Марков.

Танго кончилось, и мы возвращаемся к столу.

Василий расправляет плечи, окидывает взором нашу компанию, отмахивается от пытающейся помешать ему Люськи, встает. Люська делает трагическое лицо и сообщает громким шепотом:

— Стихи читать будет.

Василий не реагирует на реплику. Притронувшись к кончику мясистого носа, произносит заунывным басом:

— Из цикла «В объятиях Морфея»…

Все заинтригованы. Он прокашливается и начинает:

Толик подпирает щеку ладонью, задумчиво произносит:

— Хорошие стихи…

Василий порывается познакомить нас с еще одним стихотворением из того же цикла, но Люська дергает его за рукав:

— Садись ты, Морфей, люди смотрят.

Через несколько минут она придвигается ко мне и жалуется:

— Никакого сладу. Ночью проснусь, Васьки нет. Гляну, из кухни через щелочку свет пробивается. Сидит в одних трусах и строчит. Ни дать, ни взять — роденовский «Мыслитель».

Улыбаюсь, представив Люськиного супруга, занимающегося сочинительством в просторных сатиновых трусах. Удивительное дело! Такой пышущий здоровьем и жизнерадостный мужчина, имеющий жену, детей, работу, а пишет стихи. Причем, грустные. Стихи, которые никто не жаждет печатать. Вместо гонораров получает упреки жены и все равно испытывает радость творчества.

— Горячее несут! — звонко сообщает Люська.

После горячего звучит блюз.

Танцую с Василием и рассматриваю рисунок его галстука.

— Что новенького в преступном мире? — хмыкает он.

Чтобы видеть лицо партнера, запрокидываю голову:

— Старушек убивают.

— Да ты что?! Где это?

Называю адрес, где проживала покойная. Василий удивленно тянет:

— Да это ж Аркашкин ЖЭУ!.. Соседа нашего по даче. Да и Люська в этом ЖЭУ раньше работала.

Как тесен мир! Пользуясь случаем почерпнуть информацию, равнодушным голосом произношу:

— И как вы с ним уживаетесь?

— А че? Нормальный мужик…

Я уже не слышу ни музыки, ни голоса Василия. Мысли сосредотачиваются на наборе фактов: ключ от квартиры убитой был у Аркадия Федоровича, указание произвести опись имущества дал он же, дача у него рядом с Нефедьевыми, то есть на остановочной площадке «Юбилейная». Все та же третья зона!

— Жену на участке не увидишь, она с детьми возится, — доносится бас Василия. — У них трое пацанов. Вот Аркаша и упирается. Короче, мужик что надо.

После танца подсаживаюсь к Люське. Она подозрительно смотрит:

— Чего это тебя мой бывший начальник заинтересовал?

Укоризненно поджимаю губы. Люська немного обиженно отвечает:

— Вечно у тебя секреты… Занудный он. Скряга. Когда я в ЖЭУ работала, почти год всем коллективом из него деньги на новую мебель выжимали. Страдал, будто свои выкладывал. И дома такой же. Дачу бы его видела — халупа! Жена мне его рассказывала: привезла из командировки электрокофемолку, так он ее чуть из дома не выгнал, заставил продать, дескать, зачем мне эта хреновина, чаю зеленого попьешь.

Закидываю удочку:

— Наверное, и с жильцами такой?

— Не говори! Месяцами за какой-нибудь ерундой ходят. Правда, если старик или старуха, сразу весь дефицит выкладывает. Дескать, старость уважать надо, откуда у пенсионеров деньги, чтобы сантехнику в магазине приобретать, — Люська возмущенно фыркает. — Нет у них денег! Одной старухе чуть не каждый месяц что-нибудь меняли, все за бесплатно. А у нее, говорят, перстень чуть не за сто тысяч!

Над столами появляются струйки дыма, но официанты делают вид, что не замечают курящих. Марков тоже осторожно курит. В блюдечке, приспособленном им под пепельницу, уже лежит докуренная только до половины сигарета. Разглядывая ее, убеждаюсь, что это «Опал».

Вижу, что Толик совсем приуныл, и приглашаю его на вальс. Он вздыхает послушно выбирается на открытое пространство.

После вальса — кофе.

Гурьбой покидаем ресторан. На улице Люська тоненько выкрикивает:

— Хорошо-то как! Теперь только в безалкогольные и будем ходить! Спокойно: ни хулиганов тебе, ни пьяни всякой. Поели, повеселились и домой!

Василий искоса смотрит, но ничего не говорит. Марков поддакивает Люське:

— И на следующий день себя прекрасно чувствуешь.

— М-да, — одними губами соглашается Толик.

На остановке прощаемся.

У своего подъезда задираю голову. На кухне горит свет. Наверное, мама ждет появления своей непослушной дочери. Чмокаю Толика в щеку и спешу домой.

Шеф уже на месте и беседует с кем-то по телефону. Забавно видеть его через оконное стекло: брови серьезно сдвинуты, губы шевелятся, а звук выключен.