Кэролайн Грэм - Пока смерть не разлучит нас

— Выходов всегда несколько. Вы сами говорили мне это сто лет назад.

— Не в этом случае.

— О господи…

— Ты хочешь остаться здесь? — Барнаби проговорил это еле слышно, направляясь к лестнице.

Трой покачал головой.

— Тогда молчи, ладно?

Они поднялись наверх. Трой изо всех сил старался придать лицу безучастное выражение и сохранить хоть какую-то власть над эмоциями. Его словно бы пропускали через мясорубку. Сердце сжал гигантский кулак. «Разрази меня гром, — думал он, — если это не любовь».

Дверь в хозяйскую спальню была отворена, и с площадки открывался вид на всю комнату. Барнаби предостерегающе коснулся руки Троя. В этом не было нужды, ибо Трой при всем желании не мог произнести ни слова. Он лишился дара речи.

Перед высоким, до полу, зеркалом стояла незнакомая женщина, хотя оба прекрасно знали, кто это такая. Счастливо завороженная собственным отражением, она не замечала их присутствия.

Платье тяжелого черного бархата с оголенной спиной и почти обнаженной грудью обтягивало ее как перчатка. Чуть покачиваясь на рискованно высоких каблуках изящных сандалет, она грациозно поворачивалась и в упоении разглядывала себя.

Платинового оттенка парик облаком искусно взбитых кудрей обрамлял лицо с продуманной небрежностью. Локоны спускались до плеч. На шее, запястьях, ушах и пальцах искрились ослепительные созвездия драгоценных камней.

Лицо было прекрасно, но лишено души. Потрясающий образец косметической алхимии. Оттенок слоновой кости плавно перетекал в персиковый тон, а на искусно выделенных скулах кожа светилась нежным кораллом. Артистически размытые тени на веках делали глаза огромными и сияющими, хотя не смягчали их жесткого блеска. Круто завитые накладные ресницы были длинны, черны и пушисты.

Наиболее разительную трансформацию претерпели губы. Естественный, скудный абрис был искусно скрыт, и теперь на месте узкого рта расцвел другой — пунцовый и жадный, пухлый и чувственный.

Она полуобернулась, замерла, любуясь своим отражением, поправила бриллиантовое колье, затем сняла со спинки стула длинное манто из голубой лисы, накинула его на плечи и в этот момент увидела их…

Симона не повернулась к ним. Она застыла, глядя в зеркало на непрошеных гостей. Барнаби наблюдал, как с поразительной быстротой она просчитывает варианты: покаяться, объяснить, уклониться от разговора, уйти молча? Это было все равно как следить за работой «однорукого бандита», выстраивающего в линию игровые символы. Клик, клик, клик. Лимон за лимоном.

— Добрый день, миссис Холлингсворт.

— Что? А, привет…

«Теперь ей не отвертеться, — с легкой долей удовлетворения и нешуточным гневом подумал Барнаби. — Не спрятаться снова за образом робкой, печальной и беспомощной малышки, с которой мир обошелся до ужаса жестоко».

— Я зашла, чтобы забрать кое-что из одежды.

— Я вижу, — сказал Барнаби, окидывая неторопливым взглядом кровать, устланную бумажными купюрами.

Там же лежали платья, белье, туфли. Рядом ожидали своего часа несколько чемоданов из натуральной кожи с откинутыми крышками.

— Надеюсь, вы не собираетесь нас покинуть?

Симона пропустила его замечание мимо ушей. Розовый кончик языка облизнул и без того влажно блестевшие губы. Глядя на сержанта Троя, она попыталась изобразить обольстительную улыбку. Пунцовая верхняя губа приподнялась, обнажив острые белые резцы, но нервное напряжение, видимо, помешало ей, и улыбка застыла, превратившись в оскал:

— Привет, Гевин.

Трой молча развернулся и вышел на лестничную площадку. Замер, навалившись на перила. Его мутило, он чувствовал себя преданным и несчастным. Его сердце, полное неутоленной жажды, как будто пронзили отравленной стрелой.

Из спальни донесся голос Барнаби, но слов сержант не различал. Казалось, звуки долетают издалека и до него доходит лишь смутное эхо. Впервые в жизни он со страхом подумал, что вот-вот хлопнется в обморок.

— Симона Холлингсворт, — произнес старший инспектор, — я задерживаю вас по подозрению в убийстве вашего мужа Алана Холлингсворта. Вы имеете право хранить молчание…

Его поймали на слове. После задержания прошло два часа, и все это время Симона хранила молчание, исключая телефонный звонок юристу «Пенстемона» Джилл Гэмбл, которая сказала, что сможет приехать в участок только после семи вечера.

В ожидании адвоката Барнаби созвал внеочередную летучку, на которой присутствовали, как и следовало ожидать (ведь о ней было объявлено за тридцать минут до начала), только те члены команды, которые в это время находились в участке.

Одри Брирли была на месте, а Гевин Трой — нет. Отпросился в последний момент, и на сей раз Барнаби счел это обоснованным. Сержант был на грани срыва, но скорее умер бы, чем позволил себе пустить слезу при публике. Он обратил острие своей боли против себя и, подобно побежденному воину, упал грудью на воткнутый в землю клинок в яростной попытке убить недавно зародившееся чувство. Раненый и обманутый в лучших побуждениях, Трой ни на что не годился, и старший инспектор отослал его домой.

Люди Барнаби рассеялись по комнате, открывая банки с газировкой и занимая очередь к чайнику, чтобы заварить кофе в фильтр-пакетах. Кто-то шелестел обертками конфет и печенья, другие хрустели чипсами. Телефонные линии перевели на соседнее помещение и отрядили туда гражданских телефонисток для приема срочных сообщений. Все приготовились вникать в новые обстоятельства дела.

До сих пор старший инспектор информировал их лишь о важнейших событиях последних нескольких часов. Все знали, что Симона Холлингсворт арестована, и знали почему. Теперь их занимали всяческие детали, все неприглядные подробности.

Каждому было ясно, что, пока обвиняемая помалкивает, Барнаби может представить собравшимся лишь предположительную реконструкцию событий, а не совокупность реальных фактов. Однако старшему инспектору не терпелось прямо сейчас распутать хитрую сеть, в которую их всех завлекли.

Как и его дочь, он тяготел к цирковым эффектам. Барабаны выбивают тревожную дробь, и вот оно! «А сейчас, леди и джентльмены, у вас на глазах… Прямо у вас на глазах…»

«Но с чего же начать?» — подумал Барнаби, перебирая свои заметки. Ни одно преступление не возникает на пустом месте, а это, по его ощущениям, зрело давно. Может, с самой свадьбы, а возможно, с того самого момента, как паучиха положила глаз на аппетитную, жирную муху.

— Итак, старший инспектор, что заставило вас ее заподозрить? — закинул пробный шар сержант Берилл.

— Не было какой-то одной зацепки. Скорее, совокупность деталей, обрывков информации, разговоров, которые до поры до времени ничего не значили, но, собранные вместе, приобрели новый смысл.