Кэролайн Грэм - Пока смерть не разлучит нас

Извещенный, что внизу его ждет машина, Барнаби, пренебрегая лифтом, стал спускаться. Последнее время одышливый подъем с парковки наверх в кабинет и спуск оттуда, сопровождаемый натужным дыханием, составляли практически единственную его ежедневную физическую нагрузку. Работа в саду в счет не шла: во-первых, она была нерегулярной; а во-вторых, его старый, ухоженный сад не требовал приложения больших физических усилий вроде надобности вскапывать землю.

Пыхтя и отдуваясь, он покрывал приличную дистанцию. Так уж повелось, что в полиции, как и в других государственных учреждениях, начальственный кабинет располагался тем выше, чем выше рангом была облеченная властью персона. Поговаривали, что Самый Главный вершил делами с верхушки радиомачты, в ящике из стали и пластика, снабженном громоотводом.

Проходя через приемную, Барнаби увидел супругов Брокли и сразу заметил, как еще больше ослабли и расшатались несущие конструкции их жизни. Они сидели бок о бок на неудобных пластиковых стульях. Очевидно, их дочь так и не вернулась домой. В самой их наружности совершился печальный переворот. Редж выглядел таким же больным и несчастным, как накануне его жена. Айрис сидела будто каменная. Напряженные руки тесно прижимали к груди портрет в рамке. Лицо, совершенно бесстрастное, было безжалостно смято, искажено и словно бы выпятилось вперед, напоминая старую рекламу лимонада с изображением давленого желтого цитруса и надписью: «Идрис. Когда я выжат до капли».

Они и вправду выждали, как посоветовал Барнаби, почти сутки, прежде чем прийти и заявить о том, что дочь пропала. Такая покорность представителю власти в подобных обстоятельствах показалась ему немыслимой. В чем-то даже нелепой. Он уже собрался заговорить с ними, когда из-за стойки вышла женщина-полицейский и направилась к супругам.

Жара, которую уже несколько дней предрекали синоптики, явно набирала силу. Машина напоминала духовку. Все окна открыты, а горячая кожа сиденья прямо-таки обжигает сквозь брюки. Рубашка сразу прилипла к спине. Трой, в свежайшей яблочно-зеленой футболке (от «Лакоста», с фирменным логотипом в виде крокодила, три фунта на распродаже с машины), выглядел так, словно только что выпрыгнул из холодильника: нигде ни струйки пота. Он, как всегда, ныл, на сей раз — по поводу своей интимной жизни:

— Если бы я хотел трахаться с мраморной статуей, пошел бы работать в Британский музей…

Барнаби попытался еще больше раскрыть окна.

— В конце концов я сказал: «Если тебе так трудно, можешь вообще не просыпаться».

— И что? Она так и не проснулась?

— Трудно сказать. Морин, она такая — не сразу и разберешь.

Барнаби не стал утешать своего оруженосца, вскользь подумав, что вряд ли его главное оружие так и осталось без применения, и сосредоточился на единственной дочери четы Брокли.

До сих пор о Бренде он почти не думал. С него вполне хватало одного трупа и одного исчезновения. Ее звонок родителям тоже, казалось бы, отвращал от активных розысков. Однако прошло уже сорок восемь часов, а она все еще не вернулась. И как бы решительно оба родителя ни отрицали причастности Бренды к делу Холлингсвортов, нельзя забывать, что они жили буквально дверь в дверь. Могла ли Бренда видеть или слышать нечто, поставившее ее жизнь под угрозу? Чем больше Барнаби раздумывал об этом, тем неспокойнее становилось на душе.

Трой продолжал нудить. Они уже въезжали в Фосетт-Грин, и Барнаби встряхнулся, вернувшись в настоящее. На сей раз под молот критики угодила теща Троя, миссис Милберн:

— …Не женщина, а гадюка. На ее донорской карточке есть пометка, запрещающая использовать после смерти внутренние органы в медицинских целях. Они все токсичны.

— Чепуха полная.

— Я сам видел эту ее карту: на ней знак — череп и кости.

Без десяти одиннадцать Трой припарковался перед пабом. У Барнаби на одиннадцать была назначена встреча с доктором Дженнингсом. Трой получил задание добыть адрес и телефон разъездной парикмахерши Бетти Латимер, а также Сары Лоусон, упомянутой миссис Молфри во время визита в полицию Каустона. Мужчины договорились встретиться в «Соловушках».

Переулок Святого Чеда, а также небольшая площадка позади домов были заполнены людьми. Замученный Перро, красный от раздражения, чувства вины и недобрых предчувствий по поводу того, как теперешняя неспособность держать ситуацию под контролем скажется на его дальнейшей судьбе, пытался очистить дорогу для заляпанного грязью «лендровера». Водитель без толка и смысла жал на гудок, перекрывавший истерический лай двух его золотистых ретриверов. Едва машина проехала, толпа за ней сомкнулась снова.

Барнаби почти ничего этого не видел, вынужденный пересечь церковный двор по дороге к дому доктора. А вот Трой, перед тем как двинуться к почте, решил еще немного развлечься за счет бедняги Перро. Он протолкался сквозь толпу, главным образом — благодаря острым локтям и свирепой решимости.

— Надо бы разогнать это сборище, Полли, — начал он.

— Да, сержант.

— А где оцепление?

— Сейчас прибудет.

— Подойди-ка, — Трой мотнул головой, призывая к доверительной беседе.

Перро, у которого душа ушла в пятки и свело живот, придвинулся ближе.

— Подумал, тебе будет интересно узнать результаты вскрытия. Так вот, смерть наступила минуты за две до нашего с шефом приезда. Печально, не правда ли? — сказал он и упругой походкой двинулся прочь.

Перро с побелевшим лицом смотрел ему вслед в полном отчаянии.

Между тем на церковном дворе не стесненный пространством и временем Барнаби праздно помедлил, читая надписи на могильных плитах деревенского кладбища, обросших зеленым и желтым лишайником, и одинаково восхищаясь как скромными надгробиями с краткими эпитафиями, так и величественными усыпальницами за изящной чугунной оградой. Здесь на глаза ему попадались вкопанные в землю стеклянные банки с букетами полевых цветов, там — крошка изумрудного гранита и пустые металлические вазы.

Пышный памятник или вручную сбитый деревянный крест — так ли уж важно в итоге? Все преходяще. И важно лишь для утешения и покоя тех, кто понес утрату. Одиноким костям от этого в земле ни жарко ни холодно…

Наверху и совсем рядом в зелени вязов надрывно хрипели и оглашенно каркали грачи.

Появился преподобный Брим. Прикрыл за собой дверь ризницы и двинулся по дорожке, сопровождаемый шелестом облачения из шелковой тафты. Хотя шел он, благочестиво сложив руки на округлом брюшке и смиренно опустив очи долу, Барнаби почувствовал, что викарий не чужд мирским радостям. Румяное лицо обрамляли каштановые кудри, доходившие почти до плеч. Он как будто сошел с игривой картины девятнадцатого века, изображающей двух весельчаков кардиналов.