Мария Амор - Вкус Парижа

Мийо не спорил:

– Он мог убить Ива-Рене уже только потому, что не в силах был разоблачить его.

Годар снова воздел свой жезл жестом верховного жреца:

– Разоблачать было нечего, но этот одержимый умудрялся пугать невежественных покупателей и причинять ущерб не только репутации добросовестных профессионалов, но и всей отрасли.

– Зато теперь поднявшаяся после убийства шумиха Марселю весьма на руку. В последние дни газеты охотно цитируют его поклёпы.

Я почесал бровь:

– Остаётся удивляться, почему никто до сих пор не убил самого Додиньи.

У Серро от хохота так затряслись бабьи щёки, словно он никогда не слышал более смешной шутки:

– Мишони как-то едва не прикончил его. После очередного выпада Марселя столяр явился в «Полидор» и едва не снёс помешанному полчерепа. По счастью, посетители и официанты в последний момент спасли: силой оттащили Дидье от верещавшего Марселя. – Я вспомнил ужас в глазах Додиньи, когда я шёл к нему по залу ресторана. – Но, кстати, однажды этот юродивый всё-таки пригодился. Какой-то денежный мешок из Техаса рвался приобрести у меня изголовье от кровати Жозефины Богарне, а Национальный синдикат антикваров вознамерился объявить это изголовье национальным достоянием. Я был в отчаянии, – почмокал сигарой, снисходительно пояснил мне: – Синдикат ставит жуткие препоны продаже за границу предметов, объявленных patrimoine . И тут меня осенила гениальная мысль: я пригласил Додиньи и поделился с ним кое-какими сомнениями. Чудак покружил вокруг изголовья и накатал синдикату такое заключение, что те от греха подальше отказались от идеи канонизации этого шедевра. Изголовье спокойно уплыло в Техас.

– С кем же бедняга будет сражаться, лишившись Люпона?

Годар ткнул тростью в воздух:

– С его наследием и со всеми нами! Завтра на аукционе в отеле Друо выставляют найденный Люпоном стул. Уж будьте уверены, Додиньи постарается устроить скандал.

Кремье поправил свою шевелюру:

– Никто никогда не принимал этого психа всерьёз. А в последнее время он вообще чудовищно опустился.

– Что вы имеете в виду?

– Ну… не знаю. Вечно какой-то помятый, нечёсаный, в пуху. Такое впечатление, что он проводит ночи под мостами, а утром даже не умывается. И этот его неизменный сюртучок цвета детского поноса…

Я поинтересовался:

– А какие пуговицы были на его сюртуке?

– Пуговицы? – с отвращением сморщился Годар.

Кремье ухмыльнулся:

– У меня профессиональная память на детали. Большие такие, деревянные, резные, висели на чахлой груди Марселя, как медали на рубище. А почему вы спрашиваете?

– Просто чтобы обрадовать вас, сообщив, что Додиньи, видимо, остепенился. Я видел его на днях в сером пиджаке с чёрными пуговицами.

Серро скривился:

– Не иначе как примирился с папашей. Другого объяснения я не нахожу.

– К тому же от следствия я знаю, что в тот вечер Додиньи был на премьере «Кошки» в театре Сары Бернар.

– Он мог появиться ненадолго, просто, чтобы его заметили, а потом уйти. В тот вечер, кстати, многие ушли, когда увидели, что вместо Спесивцевой танцует какая-то дебютантка.

Я небрежно заметил:

– Показательно, что его допросили. Следовательно, подозрения на его счёт имеются. Вот вас, господа, полиция спрашивала, где вы были в тот вечер?

Джокер Серро усмехнулся, отряхнул сатиновый лацкан от ссыпавшегося пепла, но, видимо, надежда продать шаху кровать пересилила, и он ответил на мой иносказательный вопрос:

– Меня-то с какой стати? Я чуть не до полуночи был в галерее. Готовил каталог для нью-йоркской выставки.

Я вопросительно посмотрел на остальных.

Болван Годар неохотно кивнул на Мийо:

– А мы с Камиллом весь вечер обсуждали возможность одолжить из Версаля пару экспонатов для временной экспозиции Лувра.

Мийо остался невозмутим, не подтвердив, но и не опровергнув слова коллеги.

Попугай Кремье молчал. Заметив, что все смотрят на него, фыркнул:

– Господа, помилосердствуйте, я не могу выдать вам все мои секреты! Но поверьте, – подмигнул, – она была прелестна.

Похоже, ни у одного не имелось достоверного алиби.

Серро бросил докуренную сигару на поднос проходящего официанта:

– Уверяю вас, стрелял помешанный Додиньи. И чем быстрее следствие это докажет, тем спокойнее станет всем, включая вашу жену. И шаху не придётся отказываться от исторической кровати из-за маниакальных подозрений безумца. Кстати, доктор Ворони́н, пока вы тут ищете преступника среди истинных друзей покойного, вашу Елену умыкнул очередной Парис.

Я оглянулся: действительно, Елены и Дмитрия в галерее уже не было. Я распрощался и покинул эту стаю стервятников, питавшихся мощами бурбоновских обстановок. Этот спевшийся квартет экспертов не вызывал ни симпатии, ни доверия: больше всего они походили на шайку жуликов. Они поставляли друг другу клиентов, свидетельствовали в пользу друг друга в случае судебных исков, ничтоже сумняшеся уверили арабского принца, что нет ничего естественнее, чем тринадцать стульев в гарнитуре из двенадцати. Все они были тесно связаны с Люпоном: галерея Серро продавала его находки, модный декоратор всучал их невежественным нуворишам, куратор Версаля обогащал дворцовые экспозиции невиданными шедеврами. Лишь выгоду и суть Камилла Мийо, заведующего отделом декоративных искусств Лувра, было не так-то просто определить. Пожалуй, он был просто вуайером, подглядывателем, таких в Париже немало. Только Мийо подсматривал не за негром с двумя девицами, а за махинациями Пер-Лашеза.

За порогом галереи на меня налетел потный и злой Додиньи:

– Наконец-то! Что вы там застряли?!

– Вы-то откуда тут взялись?

– Как откуда?! Жду вас, разумеется. Я тут чуть с ума не сошёл. Сколько можно болтать с ними? Ну, убедились, что это спевшаяся шайка гнусных аферистов?

Я осторожно ответил:

– Убедился, что у вас больше врагов, чем надо человеку, желающему дожить до глубокой старости.

– Ещё бы, – согласился он с ноткой хвастовства. – Я мешал им продавать фальшивки. Серро всучил подделку Эмилю-Морису Эрмесу. Может, месье Эрмес и разбирается в сёдлах, но в антиквариате он сечёт не больше мерина! А Годар, я вам уже говорил, не простил мне двух фальшивых ployants . Это такие складные табуреты, которыми он с благословения Люпона украсил Зеркальную галерею! Якобы табуреты принадлежали Марии Луизе Елизавете Французской, старшей дочери Людовика XV. Он пригрозил мне судом, но я всё ещё жду повестку.

Я прервал перечисление его геройств:

– У меня для вас отличные новости по поводу кровати для шаха.

– Какие?

– Я убедил посла потребовать её проверки экспертами и аттестата о подлинности. В случае сомнений он отменит сделку.