Татьяна Бочарова - Генетическая ошибка [litres]

То, что лучшая подруга по ее милости попадет за решетку и рассорится с мужем, Нину особо не смущало. В глубине души она считала, что Марине несправедливо повезло в этой жизни, и мечтала взять реванш.

Все вышло лучше не бывает. Гальперин шагнул под колеса Марининой машины и погиб на месте, поскольку был очень слаб. Сергей клюнул на Нинины ухаживания. Марину осудили и дали ей срок. Нонна выждала некоторое время, встретилась с Анной и передала ей деньги. Нине же она продолжала приплачивать, чтобы та по-прежнему ублажала Сергея, отвлекая его от Марины.

Нонна сама себе поражалась. 68 лет, образования восемь классов, больное сердце и сосуды – а на-ко ж, провернула такое дело! И не будет у нее теперь больных внуков, родятся нормальные, от здоровой женщины. Правда, женщину эту надо еще найти, да отвратить Сергея от бутылки, к которой он пристрастился после разрыва с Мариной. Но это уже другой разговор, об этом она подумает позже…

Нонна тяжело поднялась с дивана и пошла в кухню. Есть ей по-прежнему не хотелось, разве что выпить чаю с чем-нибудь сладким. Она открыла верхнюю полочку и потянулась за пастилой, которую купила накануне в супермаркете. Внезапно у нее сильно кольнуло в левом боку. «Сердце, будь оно неладно», – подумала Нонна.

Она достала пастилу, поставила ее на стол, налила в чашку чаю и хотела уже отпить глоточек – Нонна любила горячий чай, чтобы обжигал, – но тут ее снова скрутила боль. Она была сильнее прежней. Нонна испугалась. Нашарила в кармане халата телефон. Набрала сына.

– Сереженька, это я. Что-то плохо мне, сынок. Сердце прихватывает. Ты, может, приедешь?

Сергей в ответ пробормотал что-то неразборчивое. Нонна поняла, что он снова под мухой.

– Сыночек, ты бы бросил пить, – жалобно простонала она.

Бок уже ломил целиком, от нижних ребер до самого плеча. Дышать стало тяжело. Сергей чертыхнулся и отключился. Нонна стала тыкать пальцами в клавиши, стараясь набрать «Скорую». Но пальцы срывались и соскальзывали. Она задела локтем чашку, и кипяток хлынул ей на колени. Нонна не почувствовала боли от ожога – по сравнению с главной болью эта была каплей в море.

«А была б Маринка, тут же прилетела бы ко мне, – мелькнула у нее в голове крамольная мысль. – Либо Сережку прислала бы. Он у нее и не пил вовсе».

Нет, нет. Все правильно. Главное, ее внуки будут здоровы. Главное, не наплодить уродцев, избежать генетической ошибки природы…

Как же больно… Нонна схватилась пальцами за столешницу, но тут же разжала их и повалилась на пол. Она лежала, уткнувшись лбом в ножку стола, стиснув зубы от невыносимой боли.

«Где же ты, сынок? Я умираю. Пожалуйста, услышь меня…»

Но Сергей Красников не слышал зова матери. Он валялся на диване в окружении пустых бутылок и спал тяжелым похмельным сном. Ему снилась Марина – такая, какой он впервые увидел ее на вечеринке у Муси Павловской – юная, беспечная и прекрасная. Сергей во сне плакал и скрежетал зубами.

Ясным утром первого сентября ворота колонии распахнулись, выпуская Марину на волю. В машине ее ждал Ковалев. Она уселась рядом с ним, вздохнула полной грудью, до конца еще не веря, что все кончилось хорошо и она больше не осужденная.

Дело по наезду на Максима Гальперина переквалифицировали в административное, по которому Марина, как виновница наезда, должна была заплатить штраф и денежную компенсацию супруге покойного, Анне Гальпериной. Однако Анна находилась под следствием, и ей грозил срок за соучастие в уголовном преступлении. Поэтому компенсацию должна была получить дочь Гальпериных, Ольга.

Все это Марине объяснил специально приехавший к ней в колонию майор из Следственного комитета, который теперь вел ее дело. Ковалев же заявил, что он умывает руки, и теперь будет общаться с Мариной исключительно на личные темы.

– Куда мы едем? – спросила Марина Ковалева, с удовольствием глядя в окно на только-только начинающие желтеть деревья.

Вопрос был не праздным. Ехать к Сергею ей категорически не хотелось, жить она там больше не собиралась, а за вещами можно было заехать и попозже.

Ехать к родителям? Марина понимала, что должна объясниться с матерью. Поговорить о том, что было у нее на душе все эти годы. Возможно, поплакать вместе. Но не сегодня!

Сегодня такой день, и дети идут в школу, и на небе так ярко и весело сияет солнце. А само небо точь-в-точь как глаза у Ковалева – голубое-голубое. И он молчит, крутит себе баранку и молчит, только губы кривит, стараясь спрятать улыбку.

– Что ты лыбишься? – Марина ткнула Ковалева кулаком в плечо.

– О, мы уже на «ты»? Не прошло и года.

– Слава богу, что не прошло. Так ты не ответил, куда мы едем?

– А куда ты хочешь?

Она снова взглянула на желтеющуюся листву за окнами.

– Мне все равно. Куда ты скажешь.

– Тогда поехали к бабуле! Она нас накормит. И баньку затопит. Попаришься, и все забудешь. Все.

– Хорошо. Поехали. – Марина улыбнулась и по-хозяйски взъерошила его короткую шевелюру.

«А от него получится симпатичная дочка, – подумала она с теплотой, – надо будет как-нибудь вскоре навестить Вадима Артуровича».